чего нет интересного, но, главное, общество
офицеров не по мне. Можете себе представить: между всеми моими товарищами
один только был у меня друг - поручик Рибнер; по происхождению своему он был
немец и человек превосходнейший!.. Историю тридцатилетней войны Шиллера он
знал от слова до слова наизусть, а я знал хорошо историю двенадцатого
года... Бывало, схватимся да так всю ночь и спорим... Полковой командир
обоих нас терпеть не мог, но со мной он ничего не мог сделать: я фрунтовик;
а Рибнера, который, к несчастию, был несколько рассеян в службе, выжил!..
Да-с, - продолжал капитан, - я там не знаю, может быть, в артиллерии, в
инженерах, между штабными есть образованные офицеры, но в армии их мало, и
если есть, то они совершенно не ценятся... Все только хлопочут, как бы
потанцевать, в карты, на бильярде поиграть, а чтобы этак почитать,
поучиться, потолковать о чем-нибудь возвышенном, - к этому ни у кого нет ни
малейшей охоты, а, напротив, смеются над тем, кто это любит: "ну, ты,
говорят, философ, занесся в свои облака!".
Егор Егорыч слушал капитана весьма внимательно: его начинало серьезно
занимать, каким образом в таком, по-видимому, чувственном и мясистом теле,
каково оно было у капитана, могло обитать столько духовных инстинктов.
Между тем бульвар кончался.
- Нам пора!.. Поедемте!.. Мамаша, я думаю, давно нас ждет! -
проговорила Сусанна.
- Пора, пора! - согласился Егор Егорыч. - Прощайте, капитан! -
присовокупил он, протягивая тому почти дружески руку.
- Я бы бесконечно был счастлив, если бы вы позволили мне явиться к вам!
- сказал Аггей Никитич.
- Теперь некогда, я сегодня уезжаю в Петербург, но когда потом, я буду
в Москве, то повидаюсь с вами непременно! - бормотал Егор Егорыч.
При этих словах его Сусанна сильно вспыхнула в лице.
- В таком случае, позвольте мне, по крайней мере, к вашей матушке
являться! - обратился к ней капитан, слегка приподнимая эполеты и кланяясь.
- И к ним нельзя!.. - подхватил Егор Егорыч. - Ее старшая сестра,
Людмила Николаевна, больна, заболела!
- Больна?.. Заболела? - переспросил капитан, никак не ожидавший
получить такое известие.
- Очень! - повторил Егор Егорыч и, сев с Сусанной в фаэтон, скоро
совсем скрылся из глаз капитана, который остался на бульваре весьма
опечаленный прежде всего, разумеется, вестью о болезни Людмилы, а потом и
тем, что, вследствие этого, ему нельзя было являться к Рыжовым.
Сусанна тем временем, ехав с Егором Егорычем, несмотря на свою
застенчивость, спросила его, неужели он, в самом деле, сегодня уезжает, в
Петербург.
- Уезжаю!.. Я тут лишний!.. Не нужен!.. Но, - продолжал он уже с
одушевлением и беря Сусанну за руку, - я прошу вас, Сусанна Николаевна,
заклинаю писать мне откровенно, что будет происходить в вашей семье.
- Я готова писать, если мамаша позволит! - отвечала Сусанна.
- Она позволит... Я сам ей напишу об этом, - говорил Егор Егорыч и,
торопливо вынув из кармана бумажник, вырвал из книжки чистый листок бумаги и
тут же на коленях своих написал:
"Прощайте, позвольте и прикажите Сусанне Николаевне писать мне чаще в
Петербург обо всех вас. Адресуйте письма на имя князя Александра
Николаевича, с передачею мне. Непременно же пишите, иначе я рассержусь на
вас на всю жизнь".
- Отдайт
офицеров не по мне. Можете себе представить: между всеми моими товарищами
один только был у меня друг - поручик Рибнер; по происхождению своему он был
немец и человек превосходнейший!.. Историю тридцатилетней войны Шиллера он
знал от слова до слова наизусть, а я знал хорошо историю двенадцатого
года... Бывало, схватимся да так всю ночь и спорим... Полковой командир
обоих нас терпеть не мог, но со мной он ничего не мог сделать: я фрунтовик;
а Рибнера, который, к несчастию, был несколько рассеян в службе, выжил!..
Да-с, - продолжал капитан, - я там не знаю, может быть, в артиллерии, в
инженерах, между штабными есть образованные офицеры, но в армии их мало, и
если есть, то они совершенно не ценятся... Все только хлопочут, как бы
потанцевать, в карты, на бильярде поиграть, а чтобы этак почитать,
поучиться, потолковать о чем-нибудь возвышенном, - к этому ни у кого нет ни
малейшей охоты, а, напротив, смеются над тем, кто это любит: "ну, ты,
говорят, философ, занесся в свои облака!".
Егор Егорыч слушал капитана весьма внимательно: его начинало серьезно
занимать, каким образом в таком, по-видимому, чувственном и мясистом теле,
каково оно было у капитана, могло обитать столько духовных инстинктов.
Между тем бульвар кончался.
- Нам пора!.. Поедемте!.. Мамаша, я думаю, давно нас ждет! -
проговорила Сусанна.
- Пора, пора! - согласился Егор Егорыч. - Прощайте, капитан! -
присовокупил он, протягивая тому почти дружески руку.
- Я бы бесконечно был счастлив, если бы вы позволили мне явиться к вам!
- сказал Аггей Никитич.
- Теперь некогда, я сегодня уезжаю в Петербург, но когда потом, я буду
в Москве, то повидаюсь с вами непременно! - бормотал Егор Егорыч.
При этих словах его Сусанна сильно вспыхнула в лице.
- В таком случае, позвольте мне, по крайней мере, к вашей матушке
являться! - обратился к ней капитан, слегка приподнимая эполеты и кланяясь.
- И к ним нельзя!.. - подхватил Егор Егорыч. - Ее старшая сестра,
Людмила Николаевна, больна, заболела!
- Больна?.. Заболела? - переспросил капитан, никак не ожидавший
получить такое известие.
- Очень! - повторил Егор Егорыч и, сев с Сусанной в фаэтон, скоро
совсем скрылся из глаз капитана, который остался на бульваре весьма
опечаленный прежде всего, разумеется, вестью о болезни Людмилы, а потом и
тем, что, вследствие этого, ему нельзя было являться к Рыжовым.
Сусанна тем временем, ехав с Егором Егорычем, несмотря на свою
застенчивость, спросила его, неужели он, в самом деле, сегодня уезжает, в
Петербург.
- Уезжаю!.. Я тут лишний!.. Не нужен!.. Но, - продолжал он уже с
одушевлением и беря Сусанну за руку, - я прошу вас, Сусанна Николаевна,
заклинаю писать мне откровенно, что будет происходить в вашей семье.
- Я готова писать, если мамаша позволит! - отвечала Сусанна.
- Она позволит... Я сам ей напишу об этом, - говорил Егор Егорыч и,
торопливо вынув из кармана бумажник, вырвал из книжки чистый листок бумаги и
тут же на коленях своих написал:
"Прощайте, позвольте и прикажите Сусанне Николаевне писать мне чаще в
Петербург обо всех вас. Адресуйте письма на имя князя Александра
Николаевича, с передачею мне. Непременно же пишите, иначе я рассержусь на
вас на всю жизнь".
- Отдайт