дочери и ожидала
ответа ее. Наконец Людмила, не переставая плакать, отозвалась на вопрос
матери:
- Хорошо, мамаша, я поеду с вами... Я знаю, что мне нужно уехать!..
Адмиральша сошла вниз в свою комнату и велела позвать Сусанну и Музу.
Те пришли. Юлия Матвеевна объявила им, что она завтра уезжает с Людмилой в
Москву, потому что той необходимо серьезно полечиться.
- А нас, мамаша, вы разве не возьмете? - спросила Сусанна с удивлением.
- Нет, у меня денег теперь мало, чтобы вас всех везти, - отвечала ей с
твердостью адмиральша.
- Но что же такое с Людмилой? - не отставала Сусанна.
- Она за обедом еще ничего не говорила, что больна, - вмешалась в
разговор и Муза.
- Ей вдруг сделалось дурно! - объяснила, нисколько не теряясь,
адмиральша. - И вы, пожалуйста, не заходите к ней... Она, кажется, немножко
заснула.
Обе сестры однако не послушались матери и, возвратясь наверх, заглянули
в спальню Людмилы. Та лежала на постели неподвижно. Думая, что она, может
быть, в самом деле заснула, Сусанна и Муза отошли от дверей.
- Отчего ж за доктором не пошлют? - сказала последняя.
- Не понимаю!.. Я, впрочем, пойду и скажу об этом матери, - проговорила
Сусанна и немедля же пошла к адмиральше.
Она нашла ее уже стоявшею перед чемоданом, в который Юлия Матвеевна
велела укладывать как можно больше белья Людмилы, а из нарядных ее платьев
она приказала не брать ничего.
- Надобно, по крайней мере, послать за доктором, мамаша, - сказала ей
Сусанна.
- Не нужно, - возразила ей резко адмиральша, - докторов менять нельзя:
там в Москве будут лечить Людмилу другие доктора, а ты лучше съезди за
тетей, скажи ей, чтобы она приехала к вам пожить без меня, и привези ее с
собой.
Сусанна, ничего более не возразив матери, поехала в монастырь исполнить
данное ей поручение. Муза же, встревоженная всей этой неприятной новостью,
села за фортепьяно и начала наигрывать печальную арию.
Сусанна вскоре возвратилась с тетей-монахиней, с которой Юлия Матвеевна
долго совещалась наедине, все что-то толкуя ей, на что монахиня кивала молча
своей трясущейся головой.
На другой день Рыжовы уехали в Москву. Людмила, прощаясь с сестрами,
была очень неразговорчива; адмиральша же отличалась совершенно
несвойственною ей умною распорядительностью: еще ранним утром она отдала
Сусанне пятьдесят рублей и поручила ей держать хозяйство по дому, сказав при
этом, что когда у той выйдут эти деньги, то она вышлет ей еще. Свою поездку
в Москву Юлия Матвеевна предпринимала, решившись продать довольно ценные
брильянтовые вещи, которые она получила в подарок от обожаемого ею адмирала,
когда он был еще ее женихом. Сокровище это Юлия Матвеевна думала сохранить
до самой смерти, как бесценный залог любви благороднейшего из смертных; но
вышло так, что залог этот приходилось продать. Сколь ни тяжело было таковое
решение для нее, но она утешала себя мыслью, что умерший супруг ее,
обретавшийся уж, конечно, в раю и все ведавший, что на земле происходит, не
укорит ее, несчастную, зная, для чего и для какой цели продавался его
подарок.
Едучи дорогой, Юлия Матвеевна не вскрикивала, когда повозка скашивалась
набок, и не крестилась боязливо при съезде с высоких гор, что она прежде
всегда делала; но, будучи устремлена мысленно на один предмет, сидела
спокойно и расспрашивала издалека и
ответа ее. Наконец Людмила, не переставая плакать, отозвалась на вопрос
матери:
- Хорошо, мамаша, я поеду с вами... Я знаю, что мне нужно уехать!..
Адмиральша сошла вниз в свою комнату и велела позвать Сусанну и Музу.
Те пришли. Юлия Матвеевна объявила им, что она завтра уезжает с Людмилой в
Москву, потому что той необходимо серьезно полечиться.
- А нас, мамаша, вы разве не возьмете? - спросила Сусанна с удивлением.
- Нет, у меня денег теперь мало, чтобы вас всех везти, - отвечала ей с
твердостью адмиральша.
- Но что же такое с Людмилой? - не отставала Сусанна.
- Она за обедом еще ничего не говорила, что больна, - вмешалась в
разговор и Муза.
- Ей вдруг сделалось дурно! - объяснила, нисколько не теряясь,
адмиральша. - И вы, пожалуйста, не заходите к ней... Она, кажется, немножко
заснула.
Обе сестры однако не послушались матери и, возвратясь наверх, заглянули
в спальню Людмилы. Та лежала на постели неподвижно. Думая, что она, может
быть, в самом деле заснула, Сусанна и Муза отошли от дверей.
- Отчего ж за доктором не пошлют? - сказала последняя.
- Не понимаю!.. Я, впрочем, пойду и скажу об этом матери, - проговорила
Сусанна и немедля же пошла к адмиральше.
Она нашла ее уже стоявшею перед чемоданом, в который Юлия Матвеевна
велела укладывать как можно больше белья Людмилы, а из нарядных ее платьев
она приказала не брать ничего.
- Надобно, по крайней мере, послать за доктором, мамаша, - сказала ей
Сусанна.
- Не нужно, - возразила ей резко адмиральша, - докторов менять нельзя:
там в Москве будут лечить Людмилу другие доктора, а ты лучше съезди за
тетей, скажи ей, чтобы она приехала к вам пожить без меня, и привези ее с
собой.
Сусанна, ничего более не возразив матери, поехала в монастырь исполнить
данное ей поручение. Муза же, встревоженная всей этой неприятной новостью,
села за фортепьяно и начала наигрывать печальную арию.
Сусанна вскоре возвратилась с тетей-монахиней, с которой Юлия Матвеевна
долго совещалась наедине, все что-то толкуя ей, на что монахиня кивала молча
своей трясущейся головой.
На другой день Рыжовы уехали в Москву. Людмила, прощаясь с сестрами,
была очень неразговорчива; адмиральша же отличалась совершенно
несвойственною ей умною распорядительностью: еще ранним утром она отдала
Сусанне пятьдесят рублей и поручила ей держать хозяйство по дому, сказав при
этом, что когда у той выйдут эти деньги, то она вышлет ей еще. Свою поездку
в Москву Юлия Матвеевна предпринимала, решившись продать довольно ценные
брильянтовые вещи, которые она получила в подарок от обожаемого ею адмирала,
когда он был еще ее женихом. Сокровище это Юлия Матвеевна думала сохранить
до самой смерти, как бесценный залог любви благороднейшего из смертных; но
вышло так, что залог этот приходилось продать. Сколь ни тяжело было таковое
решение для нее, но она утешала себя мыслью, что умерший супруг ее,
обретавшийся уж, конечно, в раю и все ведавший, что на земле происходит, не
укорит ее, несчастную, зная, для чего и для какой цели продавался его
подарок.
Едучи дорогой, Юлия Матвеевна не вскрикивала, когда повозка скашивалась
набок, и не крестилась боязливо при съезде с высоких гор, что она прежде
всегда делала; но, будучи устремлена мысленно на один предмет, сидела
спокойно и расспрашивала издалека и