нее, склонила на плечо старушки свою
бедную голову; Юлия Матвеевна принялась целовать дочь в темя. Людмила
потихоньку плакала.
- Не плакать, а радоваться надобно, что так случилось, - принялась,
Юлия Матвеевна успокаивать дочь. - Он говорит, что готов жениться на тебе...
Какое счастье!.. Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний,
то я скорее умерла бы, чем позволила тебе выйти за него.
Людмила слушала мать все с более и более тоскливым выражением в лице.
- Мне Егор Егорыч говорил, - а ты знаешь, как он любил прежде Ченцова,
- что Валерьян - погибший человек: он пьет очень... картежник безумный, и
что ужасней всего, - ты, как девушка, конечно, не понимаешь этого, - он
очень непостоянен к женщинам: у него в деревне и везде целый сераль{137}.
При последних словах Юлия Матвеевна покраснела немного.
- Ну, мамаша, не браните его очень... мне это тяжело! - остановила ее
Людмила.
И адмиральша умолкла, поняв, что она достаточно объяснила дочери все,
что следует.
Ченцов между тем, сходя с лестницы, точно нарочно попал на глаза Миропы
Дмитриевны, всходившей в это время на лестницу. Она исполнилась восторгом,
увидав выходящего из квартиры Рыжовых мужчину.
- Вы были у адмиральши? - спросила она, почти загораживая дорогу
Ченцову.
- Да, - ответил ей тот грубо.
- Я честь имею рекомендоваться: подполковница Зудченко и хозяйка
здешнего дома! - объявила Миропа Дмитриевна.
Ченцов не понимал, к чему она это говорит.
- Вы, конечно, часто будете бывать у адмиральши? - допытывалась Миропа
Дмитриевна.
- Нет-с, я скоро уезжаю из Москвы, - проговорил, едва владея собою,
Ченцов и быстро сошел вниз, причем он даже придавил несколько Миропу
Дмитриевну к перилам лестницы, но это для нее ничего не значило; она
продолжала наблюдать, как Ченцов молодцевато сел на своего лихача и съехал с
ее дворика.
Весь остальной день Миропа Дмитриевна испытывала нестерпимое желание
рассказать о случившемся капитану Звереву, который почему-то давно не был у
нее. Произошло его отсутствие оттого, что капитан, возбужденный рассказами
Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать
m-lle Рыжову и во что бы то ни стало познакомиться с нею и с матерью ее,
ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне, стал предпринимать каждодневно
экскурсии по переулку, в котором находился домик Зудченки, не заходя,
впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его
увлечением, и в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно
для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны вышли: пожилая, весьма
почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты
неописанной. Что это были Рыжовы, капитан не сомневался и в почтительном,
конечно, отдалений последовал за ними. Рыжовы вошли в церковь ближайшего
прихода. Капитан тоже вошел туда и все время службы не спускал глаз с
молившейся усердно и даже со слезами Людмилы. Красота ее все более и более
поражала капитана, так что он воспринял твердое намерение каждый праздник
ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему
счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу
перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным
голосом: "налево кругом!", сам повернулся в
бедную голову; Юлия Матвеевна принялась целовать дочь в темя. Людмила
потихоньку плакала.
- Не плакать, а радоваться надобно, что так случилось, - принялась,
Юлия Матвеевна успокаивать дочь. - Он говорит, что готов жениться на тебе...
Какое счастье!.. Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний,
то я скорее умерла бы, чем позволила тебе выйти за него.
Людмила слушала мать все с более и более тоскливым выражением в лице.
- Мне Егор Егорыч говорил, - а ты знаешь, как он любил прежде Ченцова,
- что Валерьян - погибший человек: он пьет очень... картежник безумный, и
что ужасней всего, - ты, как девушка, конечно, не понимаешь этого, - он
очень непостоянен к женщинам: у него в деревне и везде целый сераль{137}.
При последних словах Юлия Матвеевна покраснела немного.
- Ну, мамаша, не браните его очень... мне это тяжело! - остановила ее
Людмила.
И адмиральша умолкла, поняв, что она достаточно объяснила дочери все,
что следует.
Ченцов между тем, сходя с лестницы, точно нарочно попал на глаза Миропы
Дмитриевны, всходившей в это время на лестницу. Она исполнилась восторгом,
увидав выходящего из квартиры Рыжовых мужчину.
- Вы были у адмиральши? - спросила она, почти загораживая дорогу
Ченцову.
- Да, - ответил ей тот грубо.
- Я честь имею рекомендоваться: подполковница Зудченко и хозяйка
здешнего дома! - объявила Миропа Дмитриевна.
Ченцов не понимал, к чему она это говорит.
- Вы, конечно, часто будете бывать у адмиральши? - допытывалась Миропа
Дмитриевна.
- Нет-с, я скоро уезжаю из Москвы, - проговорил, едва владея собою,
Ченцов и быстро сошел вниз, причем он даже придавил несколько Миропу
Дмитриевну к перилам лестницы, но это для нее ничего не значило; она
продолжала наблюдать, как Ченцов молодцевато сел на своего лихача и съехал с
ее дворика.
Весь остальной день Миропа Дмитриевна испытывала нестерпимое желание
рассказать о случившемся капитану Звереву, который почему-то давно не был у
нее. Произошло его отсутствие оттого, что капитан, возбужденный рассказами
Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать
m-lle Рыжову и во что бы то ни стало познакомиться с нею и с матерью ее,
ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне, стал предпринимать каждодневно
экскурсии по переулку, в котором находился домик Зудченки, не заходя,
впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его
увлечением, и в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно
для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны вышли: пожилая, весьма
почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты
неописанной. Что это были Рыжовы, капитан не сомневался и в почтительном,
конечно, отдалений последовал за ними. Рыжовы вошли в церковь ближайшего
прихода. Капитан тоже вошел туда и все время службы не спускал глаз с
молившейся усердно и даже со слезами Людмилы. Красота ее все более и более
поражала капитана, так что он воспринял твердое намерение каждый праздник
ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему
счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу
перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным
голосом: "налево кругом!", сам повернулся в