Служить я тут не могу и жить в здешнем городе
тоже; куда ж уйду и где спрячусь?
- Спрячьтесь в масонство и продолжайте идти по этому пути! -
посоветовал ему Вибель.
- Этим путем я неспособен идти!.. Если бы для масонства нужно было
выйти в бранное поле, я бы вышел первый и показал бы себя, а что иное я могу
делать?
Вибель потер себе лоб рукою.
- Вот что пришло мне в голову! - начал он. - Если бы вы дополнили
несколько ваше масонское воспитание.
- Для чего? - спросил сурово Аггей Никитич.
- Для того, - продолжал Вибель неторопливо, - что, как известно мне от
достоверных людей, в Петербурге предполагается правительством составить
миссию для распространения православия между иноверцами, и у меня есть связь
с лицом, от которого зависит назначение в эту комиссию. Хотите, я готов вас
рекомендовать в оную.
- Но как же я стану распространять православие, когда сам его не знаю?
- возразил Аггей Никитич.
Тут лицо Вибеля сделалось строгим и повелительным.
- Вы не православие должны распространять, а масонство! - проговорил
он.
Точно бы светлый луч какой осветил лицо Аггея Никитича.
- Нет сомнения, что я готов; но не знаю, совладею ли с этим, - произнес
он.
- Отчего ж вам не совладеть? - возразил Вибель. - Если даже вы
совершенно неопытны в деле миссионерства, то мы станем снабжать вас в наших
письмах советами, сообразно тому, как вы будете описывать нам вашу
деятельность, а равно и то, что вам представится посреди иноверцев.
- Буду все описывать-с и исполнять все ваши приказания! - проговорил
Аггей Никитич, действительно готовый все исполнять, лишь бы ему спастись от
службы и, главное, от житья в уездном городке, где некогда он был столь
блажен и где теперь столь несчастлив.
- Не позволите ли вы мне написать о вашем предложении Егору Егорычу
Марфину и доктору Сверстову - мужу gnadige Frau? - спросил он.
- Непременно напишите! - разрешил ему аптекарь.
Аггей Никитич, исполнившись надежды, что для него не все еще погибло,
немедля же по уходе аптекаря написал письма к Егору Егорычу и Сверстову,
сущность которых состояла в том, что он передавал им о своем намерении
поступить в миссионеры аки бы для распространения православия, но в самом
деле для внушения иноверцам масонства. Последние слова Аггей Никитич в обоих
письмах подчеркнул. Ответ от Сверстова он очень скоро получил, в коем тот
писал ему: "Гряди, и я бы сам пошел за тобой, но начинаю уж хворать и на
прощанье хочу побранить тебя за то, что ты, по слухам, сильно сбрендил в
деле Тулузова, который, говорят, теперь совершенно оправдан, и это останется
грехом на твоей душе". Аггей Никитич очень хорошо понимал, что это был грех
его, и ожидал от Егора Егорыча еще более сильного выговора, но тот ему
почему-то ничего не отвечал.
XI
На Тверском бульваре к большому дому, заключавшему в себе несколько
средней величины квартир, имевших на петербургский манер общую лестницу и
даже швейцара при оной, или, точнее сказать, отставного унтер-офицера, раз
подошел господин весьма неприглядной наружности, одетый дурно, с лицом
опухшим. Отворив входную дверь сказанного дома, он проговорил охриплым
голосом унтер-офицеру:
- Здесь господа Лябьевы живут?
- Здесь, - отвечал тот не очень доброхотно.
- Ты мо
тоже; куда ж уйду и где спрячусь?
- Спрячьтесь в масонство и продолжайте идти по этому пути! -
посоветовал ему Вибель.
- Этим путем я неспособен идти!.. Если бы для масонства нужно было
выйти в бранное поле, я бы вышел первый и показал бы себя, а что иное я могу
делать?
Вибель потер себе лоб рукою.
- Вот что пришло мне в голову! - начал он. - Если бы вы дополнили
несколько ваше масонское воспитание.
- Для чего? - спросил сурово Аггей Никитич.
- Для того, - продолжал Вибель неторопливо, - что, как известно мне от
достоверных людей, в Петербурге предполагается правительством составить
миссию для распространения православия между иноверцами, и у меня есть связь
с лицом, от которого зависит назначение в эту комиссию. Хотите, я готов вас
рекомендовать в оную.
- Но как же я стану распространять православие, когда сам его не знаю?
- возразил Аггей Никитич.
Тут лицо Вибеля сделалось строгим и повелительным.
- Вы не православие должны распространять, а масонство! - проговорил
он.
Точно бы светлый луч какой осветил лицо Аггея Никитича.
- Нет сомнения, что я готов; но не знаю, совладею ли с этим, - произнес
он.
- Отчего ж вам не совладеть? - возразил Вибель. - Если даже вы
совершенно неопытны в деле миссионерства, то мы станем снабжать вас в наших
письмах советами, сообразно тому, как вы будете описывать нам вашу
деятельность, а равно и то, что вам представится посреди иноверцев.
- Буду все описывать-с и исполнять все ваши приказания! - проговорил
Аггей Никитич, действительно готовый все исполнять, лишь бы ему спастись от
службы и, главное, от житья в уездном городке, где некогда он был столь
блажен и где теперь столь несчастлив.
- Не позволите ли вы мне написать о вашем предложении Егору Егорычу
Марфину и доктору Сверстову - мужу gnadige Frau? - спросил он.
- Непременно напишите! - разрешил ему аптекарь.
Аггей Никитич, исполнившись надежды, что для него не все еще погибло,
немедля же по уходе аптекаря написал письма к Егору Егорычу и Сверстову,
сущность которых состояла в том, что он передавал им о своем намерении
поступить в миссионеры аки бы для распространения православия, но в самом
деле для внушения иноверцам масонства. Последние слова Аггей Никитич в обоих
письмах подчеркнул. Ответ от Сверстова он очень скоро получил, в коем тот
писал ему: "Гряди, и я бы сам пошел за тобой, но начинаю уж хворать и на
прощанье хочу побранить тебя за то, что ты, по слухам, сильно сбрендил в
деле Тулузова, который, говорят, теперь совершенно оправдан, и это останется
грехом на твоей душе". Аггей Никитич очень хорошо понимал, что это был грех
его, и ожидал от Егора Егорыча еще более сильного выговора, но тот ему
почему-то ничего не отвечал.
XI
На Тверском бульваре к большому дому, заключавшему в себе несколько
средней величины квартир, имевших на петербургский манер общую лестницу и
даже швейцара при оной, или, точнее сказать, отставного унтер-офицера, раз
подошел господин весьма неприглядной наружности, одетый дурно, с лицом
опухшим. Отворив входную дверь сказанного дома, он проговорил охриплым
голосом унтер-офицеру:
- Здесь господа Лябьевы живут?
- Здесь, - отвечал тот не очень доброхотно.
- Ты мо