м на мосту?
- Никакой нет лошади!.. Убийцы, вероятно, на ней и ускакали!..
- Но за ними следовало бы сейчас же погнаться.
- Погнались теперь становой и сам Турбин!..
- Не теперь бы, а еще вчера это следовало! - говорила все с большим и
большим одушевлением gnadige Frau: о, она была дама энергическая и
прозорливая, сумела бы найтись во всяких обстоятельствах жизни.
- Следовало бы, - согласился с ней и муж, - но поди ты, - разве им до
того? Полиция наша только и ладит, как бы взятку сорвать, а Турбин этот с
ума совсем спятил: врет что-то и болтает о своих деньгах, а что человека
из-за него убили, - это ему ничего!
- Купец русский, - заметила с презрением gnadige Frau: она давно и
очень сильно не любила торговых русских людей за то, что они действительно
многократно обманывали ее и особенно при продаже дамских материй, которые
через неделю же у ней, при всей бережливости в носке, делались тряпки
тряпками; тогда как - gnadige Frau без чувства не могла говорить об этом, -
тогда как платье, которое она сшила себе в Ревеле из голубого камлота еще
перед свадьбой, было до сих пор новешенько.
- У меня одно екнуло в сердце, - воскликнул вдруг Сверстов, - что я, и
не кто другой, как я, рано ли, поздно ли, но отыщу убийцу этого мальчика!
- Помоги тебе бог! - сказала gnadige Frau и, взяв со стола прежде всего
водку, а потом и тарелки, унесла всю эту утварь в кухню.
- Ты ляжешь спать? - сказала она, возвратясь к мужу и видя, что он
сидит, облокотясь на стол, мрачный и вместе с тем какой-то восторженный.
- Нет, я писать еще буду! - проговорил он.
- Что?.. - спросила gnadige Frau, имевшая привычку знать все, что
предпринимал муж.
- Письмо!..
- К кому?
- После скажу!.. Завтра потолкуем об этом; а то я растеряю нить моих
мыслей.
Gnadige Frau поняла справедливость слов мужа и окончательно ушла в свою
комнату, а Сверстов тотчас принялся писать предполагаемое им письмо, окончив
которое он немедля же загасил свечку, хлобыснулся на свою постель и заснул
крепчайшим сном.
Утром же следующего дня, когда gnadige Frau, успевшая еще в Ревеле
отучить мужа от чаю и приучить пить кофе, принесла к нему в спальню
кофейник, чашку и баранки, он пригласил ее сесть на обычное место около
стола и с некоторою торжественностью объявил:
- Я написал нашему высокопочтенному Егору Егорычу Марфину письмецо!
- О чем? - спросила gnadige Frau кратко, но довольно благосклонно.
- Слушай! - ответил ей доктор и начал читать самое письмо:
"Солнце мое, свет очей моих, Егор Егорыч! Вы первый и больше всех учили
меня покорности провидению, и я тщился быть таким; но призываю бога во
свидетели: чаша терпения моего переполнилась. Что я наг и бос, - я никогда
не роптал на то, как не роптала и моя gnadige Frau: людям, которым лишь
нужно пропитать себя и прикрыть свое тело, немного надо. Но есть, великий
учитель мой, вещи не по силам нашей душе и нашему самоуважению. Помня, что
мы образ бога на земле, - жить посреди повального взяточничества, которое
совершается непотаенно и перед трупом убитого, и перед одром умирающего, и
голодающего в больнице, и перед живым телом бедного рекрута - непереносимо.
Предчувствую, что Вы, по Вашей высокой мудрости, подумаете, что с
грехопадением человека везде тако; и где же ты, куда спасешься?.. Знаю
- Никакой нет лошади!.. Убийцы, вероятно, на ней и ускакали!..
- Но за ними следовало бы сейчас же погнаться.
- Погнались теперь становой и сам Турбин!..
- Не теперь бы, а еще вчера это следовало! - говорила все с большим и
большим одушевлением gnadige Frau: о, она была дама энергическая и
прозорливая, сумела бы найтись во всяких обстоятельствах жизни.
- Следовало бы, - согласился с ней и муж, - но поди ты, - разве им до
того? Полиция наша только и ладит, как бы взятку сорвать, а Турбин этот с
ума совсем спятил: врет что-то и болтает о своих деньгах, а что человека
из-за него убили, - это ему ничего!
- Купец русский, - заметила с презрением gnadige Frau: она давно и
очень сильно не любила торговых русских людей за то, что они действительно
многократно обманывали ее и особенно при продаже дамских материй, которые
через неделю же у ней, при всей бережливости в носке, делались тряпки
тряпками; тогда как - gnadige Frau без чувства не могла говорить об этом, -
тогда как платье, которое она сшила себе в Ревеле из голубого камлота еще
перед свадьбой, было до сих пор новешенько.
- У меня одно екнуло в сердце, - воскликнул вдруг Сверстов, - что я, и
не кто другой, как я, рано ли, поздно ли, но отыщу убийцу этого мальчика!
- Помоги тебе бог! - сказала gnadige Frau и, взяв со стола прежде всего
водку, а потом и тарелки, унесла всю эту утварь в кухню.
- Ты ляжешь спать? - сказала она, возвратясь к мужу и видя, что он
сидит, облокотясь на стол, мрачный и вместе с тем какой-то восторженный.
- Нет, я писать еще буду! - проговорил он.
- Что?.. - спросила gnadige Frau, имевшая привычку знать все, что
предпринимал муж.
- Письмо!..
- К кому?
- После скажу!.. Завтра потолкуем об этом; а то я растеряю нить моих
мыслей.
Gnadige Frau поняла справедливость слов мужа и окончательно ушла в свою
комнату, а Сверстов тотчас принялся писать предполагаемое им письмо, окончив
которое он немедля же загасил свечку, хлобыснулся на свою постель и заснул
крепчайшим сном.
Утром же следующего дня, когда gnadige Frau, успевшая еще в Ревеле
отучить мужа от чаю и приучить пить кофе, принесла к нему в спальню
кофейник, чашку и баранки, он пригласил ее сесть на обычное место около
стола и с некоторою торжественностью объявил:
- Я написал нашему высокопочтенному Егору Егорычу Марфину письмецо!
- О чем? - спросила gnadige Frau кратко, но довольно благосклонно.
- Слушай! - ответил ей доктор и начал читать самое письмо:
"Солнце мое, свет очей моих, Егор Егорыч! Вы первый и больше всех учили
меня покорности провидению, и я тщился быть таким; но призываю бога во
свидетели: чаша терпения моего переполнилась. Что я наг и бос, - я никогда
не роптал на то, как не роптала и моя gnadige Frau: людям, которым лишь
нужно пропитать себя и прикрыть свое тело, немного надо. Но есть, великий
учитель мой, вещи не по силам нашей душе и нашему самоуважению. Помня, что
мы образ бога на земле, - жить посреди повального взяточничества, которое
совершается непотаенно и перед трупом убитого, и перед одром умирающего, и
голодающего в больнице, и перед живым телом бедного рекрута - непереносимо.
Предчувствую, что Вы, по Вашей высокой мудрости, подумаете, что с
грехопадением человека везде тако; и где же ты, куда спасешься?.. Знаю