одарен вам за ваши наставления; я гораздо в нем
более прежнего понял, и мне теперь очень любопытно одно: кто такой господин
Бем, о котором там тоже часто упоминается?.. Философ он, вероятно?
У Мартына Степаныча пробежала на губах небольшая усмешка.
- Философ, и даже можно его назвать родоначальником мистического
учения.
- А, вот он кто! - произнес с уважением Аггей Никитич. - Но кто он
родом, не из русских?
Мартын Степаныч опять незаметно улыбнулся.
- Нет, тевтон, германец из Герлица, и главным образом в нем великого
удивления достойно то, что он, будучи простым крестьянином и пася в поле
стада отца своего, почти еще ребенком имел видения.
- Но все-таки он учился потом? - спросил Аггей Никитич.
- Учился, конечно, в деревенской школе читать и писать, после чего
поступил в ученье к сапожному мастеру.
- Но как же, однако, он вдруг сделался философом?
- А так, сам собою, - объяснил с полуулыбочкой Мартын Степаныч, -
захотел да и сделался за свою кроткую и богомольную жизнь философом, и, как
определяют некоторые из его современников, проповедь его состояла не в
научных словесех человеческих, а в явлениях духа и силы, ниспосылаемых ему
свыше.
- А когда и давно ли он жил? Может быть, в одно время с апостолами? -
проговорил Аггей Никитич.
- Нет, позднее! - продолжал с прежним слегка насмешливым выражением в
лице Мартын Степаныч. - Он жил в XVI столетии, но, подобно тем, несмотря на
свои постоянные материальные труды, был введен в такую высокую, людьми
отвергаемую школу святого духа, что почти постоянно был посещаем видениями,
гласами и божественным просвещением. Характерный в отношении этом случай
рассказывают про Бема. Однажды он после продолжительного мистического
бодрствования, чтобы рассеять себя, вышел из дому и направился в поле, где
почувствовал, что чем далее он идет, тем проницательнее становится его
умственный взор, тем понятнее ему делаются все видимые вещи, так что по
одним очертаниям и краскам оных он начал узнавать их внутреннее бытие.
Словом, чтобы точнее определить его душевное состояние, выражусь стихами
поэта: "И внял он неба содроганье, и горних ангелов полет, и гад земных
подводный ход, и дольней лозы прозябанье!" Точно в такой же почти
сверхъестественной власти у Бема были и языки иностранные, из которых он не
знал ни единого; несмотря на то, однако, как утверждал друг его Кольбер, Бем
понимал многое, когда при нем говорили на каком-нибудь чужом языке, и
понимал именно потому, что ему хорошо известен был язык натуры. Желая,
например, открыть сущность какой-нибудь вещи, он часто спрашивал, как она
называется на языке еврейском, как ближайшем к языку натуры, и если сего
названия не знали, вопрошал о греческом имени, а если и того не могли ему
сказать, то спрашивал уже о латинском слове, и когда ему нарочно сказывали
не настоящее имя вещи, то Бем по наружным признакам угадывал, что имя этой
вещи не таково.
Слушая все это, Аггей Никитич невольно впадал в зависть от мысли, что
совершенно необразованный человек мог понимать такие возвышенные предметы.
- И Бем написал много сочинений? - спросил он.
- Много, которые еще во время жизни его были переводимы и известны в
Голландии и в Англии...
- А в Германии он, я думаю, гремел?.. - воскликнул Аггей Никитич.
- Известность
более прежнего понял, и мне теперь очень любопытно одно: кто такой господин
Бем, о котором там тоже часто упоминается?.. Философ он, вероятно?
У Мартына Степаныча пробежала на губах небольшая усмешка.
- Философ, и даже можно его назвать родоначальником мистического
учения.
- А, вот он кто! - произнес с уважением Аггей Никитич. - Но кто он
родом, не из русских?
Мартын Степаныч опять незаметно улыбнулся.
- Нет, тевтон, германец из Герлица, и главным образом в нем великого
удивления достойно то, что он, будучи простым крестьянином и пася в поле
стада отца своего, почти еще ребенком имел видения.
- Но все-таки он учился потом? - спросил Аггей Никитич.
- Учился, конечно, в деревенской школе читать и писать, после чего
поступил в ученье к сапожному мастеру.
- Но как же, однако, он вдруг сделался философом?
- А так, сам собою, - объяснил с полуулыбочкой Мартын Степаныч, -
захотел да и сделался за свою кроткую и богомольную жизнь философом, и, как
определяют некоторые из его современников, проповедь его состояла не в
научных словесех человеческих, а в явлениях духа и силы, ниспосылаемых ему
свыше.
- А когда и давно ли он жил? Может быть, в одно время с апостолами? -
проговорил Аггей Никитич.
- Нет, позднее! - продолжал с прежним слегка насмешливым выражением в
лице Мартын Степаныч. - Он жил в XVI столетии, но, подобно тем, несмотря на
свои постоянные материальные труды, был введен в такую высокую, людьми
отвергаемую школу святого духа, что почти постоянно был посещаем видениями,
гласами и божественным просвещением. Характерный в отношении этом случай
рассказывают про Бема. Однажды он после продолжительного мистического
бодрствования, чтобы рассеять себя, вышел из дому и направился в поле, где
почувствовал, что чем далее он идет, тем проницательнее становится его
умственный взор, тем понятнее ему делаются все видимые вещи, так что по
одним очертаниям и краскам оных он начал узнавать их внутреннее бытие.
Словом, чтобы точнее определить его душевное состояние, выражусь стихами
поэта: "И внял он неба содроганье, и горних ангелов полет, и гад земных
подводный ход, и дольней лозы прозябанье!" Точно в такой же почти
сверхъестественной власти у Бема были и языки иностранные, из которых он не
знал ни единого; несмотря на то, однако, как утверждал друг его Кольбер, Бем
понимал многое, когда при нем говорили на каком-нибудь чужом языке, и
понимал именно потому, что ему хорошо известен был язык натуры. Желая,
например, открыть сущность какой-нибудь вещи, он часто спрашивал, как она
называется на языке еврейском, как ближайшем к языку натуры, и если сего
названия не знали, вопрошал о греческом имени, а если и того не могли ему
сказать, то спрашивал уже о латинском слове, и когда ему нарочно сказывали
не настоящее имя вещи, то Бем по наружным признакам угадывал, что имя этой
вещи не таково.
Слушая все это, Аггей Никитич невольно впадал в зависть от мысли, что
совершенно необразованный человек мог понимать такие возвышенные предметы.
- И Бем написал много сочинений? - спросил он.
- Много, которые еще во время жизни его были переводимы и известны в
Голландии и в Англии...
- А в Германии он, я думаю, гремел?.. - воскликнул Аггей Никитич.
- Известность