спокойствия, Катрин, остерегитесь подводить меня к давно уже
ожидаемой мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что я застрелюсь, если Вы
не возвратите мне Аксюты".
Последние слова в письме были подчеркнуты два раза.
- Что вы думаете обо всех этих обещаниях и угрозах? - спросила Катрин.
Тулузов еще раз прочитал про себя окончание письма: рысьи глаза его,
несколько налитые кровью, как будто бы в эти минуты окаменели и были
неподвижно уставлены на письмо.
- Такое же пустословие, - проговорил он, - как и в начале письма.
- Ну, я вижу, вы мало знаете Валерьяна! - произнесла с ударением Катрин
и кивнула многознаменательно головой.
- Очень хорошо я его знаю! - сказал надменным и насмешливым тоном
Тулузов. - Он и мне кричал, когда я его запер в кабинете, что разобьет себе
голову, если я буду сметь держать его взаперти, однако проспал потом
преспокойно всю ночь, царапинки даже себе не сделав.
- То другое дело: тогда у Валерьяна оставалась некоторая надежда; а
когда мы отнимем у него Аксинью, у него будет все потеряно в жизни.
- Много еще у него разных надежд останется! - продолжал насмешливо
Тулузов. - Потом-с, вы хоть и помещица, но не имеете права нарушать брак и
принадлежащую вам крестьянку, отняв у мужа, отдать вашему супругу; и зачем,
спрашивается, вы это делаете? Ответ для каждого прост.
- Какой же это простой ответ? - спросила Катрин, несколько удивленная
столь смелым тоном, который принял в разговоре с ней Тулузов: она, без
сомнения, не могла догадаться, что тут говорил в нем ожидаемый Владимир.
- Такой ответ, - объяснил он ей, не понижая тона, - что вы
способствуете Валерьяну Николаичу затем, чтобы и он вам не мешал.
Катрин покраснела.
- Василий Иваныч, - произнесла она с явной досадой, - вы этими словами
хотите как будто бы сказать, что я какая-то совершенно потерянная женщина.
- Не я-с говорю это, я во сне бы никогда не посмел подумать того, -
отвечал ей немного уже опешивший Тулузов, - но это могут сказать другие, и,
главное, может таким образом понять правительство, которое зорко следит за
подобными отношениями и обеспечивает крепостных людей от подобного
самоуправства: сын этого Власия, как вы сами видели, не из смирных; грубиян
и проходимец великий; он найдет себе заступу, и вам может угрожать
опасность, что у вас отберут ваше имение в опеку.
- Тогда я покажу правительству письмо Валерьяна, в котором он говорит,
что убьет себя, если я разлучу его с Аксиньей! - воскликнула Катрин.
- А вам скажут на это, что в письме тоже значится, что Валерьян
Николаич убьет сына Власа, когда тот будет требовать у него жены своей! -
возразил Тулузов и затем уже принялся успокоивать Екатерину Петровну. - На
самом деле ничего этого не произойдет, а будет вот что-с: Аксинья, когда
Валерьян Николаич будет владеть ею беспрепятственно, очень скоро надоест
ему, он ее бросит и вместе с тем, видя вашу доброту и снисходительность,
будет от вас требовать денег, и когда ему покажется, что вы их мало даете
ему, он, как муж, потребует вас к себе: у него, как вы хорошо должны это
знать, семь пятниц на неделе; тогда, не говоря уже о вас, в каком же
положении я останусь?
- В таком случае что же мне написать Валерьяну? Я совершенно
растерялась и готова ума рехнуться!
- Написать вам следует
ожидаемой мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что я застрелюсь, если Вы
не возвратите мне Аксюты".
Последние слова в письме были подчеркнуты два раза.
- Что вы думаете обо всех этих обещаниях и угрозах? - спросила Катрин.
Тулузов еще раз прочитал про себя окончание письма: рысьи глаза его,
несколько налитые кровью, как будто бы в эти минуты окаменели и были
неподвижно уставлены на письмо.
- Такое же пустословие, - проговорил он, - как и в начале письма.
- Ну, я вижу, вы мало знаете Валерьяна! - произнесла с ударением Катрин
и кивнула многознаменательно головой.
- Очень хорошо я его знаю! - сказал надменным и насмешливым тоном
Тулузов. - Он и мне кричал, когда я его запер в кабинете, что разобьет себе
голову, если я буду сметь держать его взаперти, однако проспал потом
преспокойно всю ночь, царапинки даже себе не сделав.
- То другое дело: тогда у Валерьяна оставалась некоторая надежда; а
когда мы отнимем у него Аксинью, у него будет все потеряно в жизни.
- Много еще у него разных надежд останется! - продолжал насмешливо
Тулузов. - Потом-с, вы хоть и помещица, но не имеете права нарушать брак и
принадлежащую вам крестьянку, отняв у мужа, отдать вашему супругу; и зачем,
спрашивается, вы это делаете? Ответ для каждого прост.
- Какой же это простой ответ? - спросила Катрин, несколько удивленная
столь смелым тоном, который принял в разговоре с ней Тулузов: она, без
сомнения, не могла догадаться, что тут говорил в нем ожидаемый Владимир.
- Такой ответ, - объяснил он ей, не понижая тона, - что вы
способствуете Валерьяну Николаичу затем, чтобы и он вам не мешал.
Катрин покраснела.
- Василий Иваныч, - произнесла она с явной досадой, - вы этими словами
хотите как будто бы сказать, что я какая-то совершенно потерянная женщина.
- Не я-с говорю это, я во сне бы никогда не посмел подумать того, -
отвечал ей немного уже опешивший Тулузов, - но это могут сказать другие, и,
главное, может таким образом понять правительство, которое зорко следит за
подобными отношениями и обеспечивает крепостных людей от подобного
самоуправства: сын этого Власия, как вы сами видели, не из смирных; грубиян
и проходимец великий; он найдет себе заступу, и вам может угрожать
опасность, что у вас отберут ваше имение в опеку.
- Тогда я покажу правительству письмо Валерьяна, в котором он говорит,
что убьет себя, если я разлучу его с Аксиньей! - воскликнула Катрин.
- А вам скажут на это, что в письме тоже значится, что Валерьян
Николаич убьет сына Власа, когда тот будет требовать у него жены своей! -
возразил Тулузов и затем уже принялся успокоивать Екатерину Петровну. - На
самом деле ничего этого не произойдет, а будет вот что-с: Аксинья, когда
Валерьян Николаич будет владеть ею беспрепятственно, очень скоро надоест
ему, он ее бросит и вместе с тем, видя вашу доброту и снисходительность,
будет от вас требовать денег, и когда ему покажется, что вы их мало даете
ему, он, как муж, потребует вас к себе: у него, как вы хорошо должны это
знать, семь пятниц на неделе; тогда, не говоря уже о вас, в каком же
положении я останусь?
- В таком случае что же мне написать Валерьяну? Я совершенно
растерялась и готова ума рехнуться!
- Написать вам следует