Масоны


бака и, подбегая к дальнему углу, радостно завизжала. Несмотря на темноту,
Катрин ясно усмотрела в этом углу какую-то женщину, а также и мужа своего,
который сидел очень близко к той. Оба они, как ей показалось, были
перепачканы в золе и саже.
- Какое приличное место для дворянина! - имела только силы произнести
Катрин и, захлопнув дверь в овине, поскакала в Синьково, куда приехав,
прошла во флигель к управляющему, которого застала дома.
- Завтрашний же день, - сказала она тому, - распорядитесь, чтобы сноха
мужика Власа из Федюхина была, по моему желанию, сослана в Сибирь.
Такое приказание удивило и опешило управляющего.
- Но у ней муж есть! - возразил было он.
- Пусть сошлют и с мужем, которого извольте немедля же вытребовать.
Все это Катрин говорила строгим и отчасти величественным голосом, а
затем она ушла из флигеля управляющего, который, оставшись один, сделал
насмешливую и плутовскую гримасу и вместе с тем прошептал: - "Пойдут теперь
истории, надобно только не зевать!"
Ченцов между тем, желая успокоить трепетавшую от страха Аксюту, налгал
ей, что это заглядывала не жена его, не Катерина Петровна, а одна гостившая
у них дама, с которой он, катаясь в кабриолете, зашел в Федюхино и которую
теперь упросит не говорить никому о том, что она видела. Аксинья поверила, и
он, обещав ей прийти на другой же день поутру в их деревню, отправился
домой, неся в душе бешеный гнев против супруги своей за ее подсматриванье. В
том, что Катрин затеет с ним сцену, Ченцов не сомневался и, чтобы
подкрепиться для оной, зашел в стоявший на дороге кабак и выпил там целый
полштоф. Катрин он нашел сидящею у него в кабинете. Она имела вид
разъяренной тигрицы: глаза ее были налиты кровью, губы пересохли, грудь
высоко поднималась при дыхании. Ченцов однако спокойно встретил ее огненный
взгляд и проговорил негромко:
- Прошу вас уйти от меня!
- Нет, я не уйду прежде, чем не наплюю тебе в глаза! - сказала Катрин
со свойственною ей несдержанностью.
- А тогда я вас угощу пулей! - объяснил ей Ченцов, показывая глазами на
свое двуствольное ружье, которое он в это время снимал с плеч.
- Ах, скажите, какой воин! - произнесла насмешливо Катрин. - Если вы
меня пулей угостите, вас сошлют на каторгу за это.
- Каторги я не боюсь, потому что жить с вами та же каторга.
- Кто ж вас держит?.. Уезжайте от меня!.. Силой я вас не могу удержать.
- Да и уеду, конечно!.. Что тут разговаривать об этом! - отозвался
презрительным тоном Ченцов.
- Взяв, разумеется, с собой и свою прелестную Аксинью! - присовокупила
Катрин.
- Да, прелестную Аксинью я возьму с собой!
- А если я вам скажу, что вы не имеете права этого сделать! -
проговорила Катрин с ударением.
- Я никогда не справлялся, - возразил ей со злым смехом Ченцов, - имею
ли я на что право, или нет, а делал всегда, как мне хотелось!
- Ну, тут вам вряд ли удастся сделать, как вы хотите, потому что я вашу
мерзавку Аксинью сошлю на поселенье: она моя, а не ваша крестьянка!
Как ни отуманена была голова Ченцова, но он дрогнул всем телом от
последних слов Катрин и крикнул:
- Не смейте этого делать!
- Смею и сделаю! - отвечала на это решительным тоном Катрин.
- Опомнись, дура ты этакая! - неистовствовал Ченцов и, подняв ружье,
направил его на Катрин. - Оно заряжено пулей у мен