у не мешая, но уже чувствуя, что
Действую домашним на нервы, заранее несу свои скромные
принадлежности в шарабан, отдающий дегтем, или красный
автомобиль, отдающий чаем (так пах бензин в 1910 году), и
какая-нибудь пожилая родственница или чужая гувернантка с усами
говорит: "Vraiment Volodya (Право, Володя
(франц.))оставил бы сетку дома хоть этот раз. Ведь
будете играть в каш-каш и казаки-разбойники -- при чем тут
бабочки? Неужели тебе нравится портить всем удовольствие?". У
придорожного знака "Nach Bodenlaube"("К Боденлаубе"
(нем..)) в Бад Киссингене (Бавария), только что я догнал
вышедших на прогулку отца и монументального бледнолицего
Муромцева, недавнего председателя Первой Думы, как он обратил
кo мне свою мраморную голову и важно проговорил: "Смотри,
мальчик, только не гоняться за бабочками: это портит ритм
прогулки". На тесной от душистых кустов тропинке, спускавшейся
из Гаспры (Крым) к морю ранней весной 1918 года, какой-то
большевицкий часовой, колченогий дурень с серьгой в одном ухе,
хотел меня арестовать за то, что, дескать, сигнализирую сачком
английским судам. Летом 1929 года, когда я собирал бабочек в
Восточных Пиренеях, не было кажется случая, чтобы, шагая с
сачком через деревушку, я оглянулся и не увидел каменеющих по
мере моего прохождения поселян, точно я был Содом, а они жены
Лота, Еще через десять лет, в Приморских Альпах, я однажды
заметил, как за мной извилисто-тихо, по-змеиному, зыблется
трава, и, пойдя назад, наступил на жирного полевого жандарма,
который полз на животе, уверенный, что я беззаконно ловлю
певчих птиц для продажи. Америка выказала пожалуй еще больше
нездорового интереса по отношению ко мне. Угрюмые фермеры
молчаливым жестом указывали мне на надпись "Удить
воспрещается"; из проносившихся по шоссе автомобилей доносился
издевательский рев; сонные собаки, равнодушные к зловоннейшему
бродяге, настораживались и, рыча, шли на меня; малютки надрывно
спрашивали -- что же это такое? у своих озадаченных мам; старые
опытные туристы хотели знать, не рыболов ли я,
собирающий кузнечиков для насадки; журнал "Лайф" звонил,
спрашивая, не хочу ли я быть снятым в красках, преследующим
популярных бабочек, с популярным объяснительным текстом; и
однажды, в пустыне, где-то в Новой Мексике, среди .высоких юкк
в лилейном цвету и натуженных кактусов, за мною шла в
продолжение двух-трех миль огромная вороная кобыла.
4
Когда, отряхнув погоню, я сворачивал с рыхлой красной
дороги в парк, чтобы добраться через него до полей и леса,
оживление и блеск молодого лета были как трепет сочувствия ко
мне со стороны единодушной природы. Тут весной, высоко и слабо,
между елок вился шелковисто-лазоревый аргиол; едва заметный,
темный, на зеленой подкладке, хвостатик посещал цветущую
чернику; мчалась через прогалины белая, с оранжевыми кончиками,
аврора; теперь же, в июне, тихо порхала, где тень и трава,
вдоль троп и у мостиков, черная со ржавчиной эребия,
появлявшаяся с таинственным постоянством только каждый второй
год; и тут же грелась, раскрывшись, на листьях молодых осинок,
красно-черная, испещренная мелом, евфидриада. Вот сложилась
полупрозрачная, в графитовых жилках, боярышница, присевшая на
расцветший от одного взгляда памяти пр
Действую домашним на нервы, заранее несу свои скромные
принадлежности в шарабан, отдающий дегтем, или красный
автомобиль, отдающий чаем (так пах бензин в 1910 году), и
какая-нибудь пожилая родственница или чужая гувернантка с усами
говорит: "Vraiment Volodya (Право, Володя
(франц.))оставил бы сетку дома хоть этот раз. Ведь
будете играть в каш-каш и казаки-разбойники -- при чем тут
бабочки? Неужели тебе нравится портить всем удовольствие?". У
придорожного знака "Nach Bodenlaube"("К Боденлаубе"
(нем..)) в Бад Киссингене (Бавария), только что я догнал
вышедших на прогулку отца и монументального бледнолицего
Муромцева, недавнего председателя Первой Думы, как он обратил
кo мне свою мраморную голову и важно проговорил: "Смотри,
мальчик, только не гоняться за бабочками: это портит ритм
прогулки". На тесной от душистых кустов тропинке, спускавшейся
из Гаспры (Крым) к морю ранней весной 1918 года, какой-то
большевицкий часовой, колченогий дурень с серьгой в одном ухе,
хотел меня арестовать за то, что, дескать, сигнализирую сачком
английским судам. Летом 1929 года, когда я собирал бабочек в
Восточных Пиренеях, не было кажется случая, чтобы, шагая с
сачком через деревушку, я оглянулся и не увидел каменеющих по
мере моего прохождения поселян, точно я был Содом, а они жены
Лота, Еще через десять лет, в Приморских Альпах, я однажды
заметил, как за мной извилисто-тихо, по-змеиному, зыблется
трава, и, пойдя назад, наступил на жирного полевого жандарма,
который полз на животе, уверенный, что я беззаконно ловлю
певчих птиц для продажи. Америка выказала пожалуй еще больше
нездорового интереса по отношению ко мне. Угрюмые фермеры
молчаливым жестом указывали мне на надпись "Удить
воспрещается"; из проносившихся по шоссе автомобилей доносился
издевательский рев; сонные собаки, равнодушные к зловоннейшему
бродяге, настораживались и, рыча, шли на меня; малютки надрывно
спрашивали -- что же это такое? у своих озадаченных мам; старые
опытные туристы хотели знать, не рыболов ли я,
собирающий кузнечиков для насадки; журнал "Лайф" звонил,
спрашивая, не хочу ли я быть снятым в красках, преследующим
популярных бабочек, с популярным объяснительным текстом; и
однажды, в пустыне, где-то в Новой Мексике, среди .высоких юкк
в лилейном цвету и натуженных кактусов, за мною шла в
продолжение двух-трех миль огромная вороная кобыла.
4
Когда, отряхнув погоню, я сворачивал с рыхлой красной
дороги в парк, чтобы добраться через него до полей и леса,
оживление и блеск молодого лета были как трепет сочувствия ко
мне со стороны единодушной природы. Тут весной, высоко и слабо,
между елок вился шелковисто-лазоревый аргиол; едва заметный,
темный, на зеленой подкладке, хвостатик посещал цветущую
чернику; мчалась через прогалины белая, с оранжевыми кончиками,
аврора; теперь же, в июне, тихо порхала, где тень и трава,
вдоль троп и у мостиков, черная со ржавчиной эребия,
появлявшаяся с таинственным постоянством только каждый второй
год; и тут же грелась, раскрывшись, на листьях молодых осинок,
красно-черная, испещренная мелом, евфидриада. Вот сложилась
полупрозрачная, в графитовых жилках, боярышница, присевшая на
расцветший от одного взгляда памяти пр