для среднеевропейских простаков, если вообще упоминали эти
северные редкости, не считали нужным их иллюстрировать,--
"потому что рядовой любитель вряд ли когда-либо на них
набредет",-- фраза, которая меня бесит и в пошлых ботанических
атласах в применении к редким растениям. Теперь же я видел их
не только воочию, не только вживе, а в естественном
гармоническом взаимоотношении с их родимой средой. Мне кажется,
что это острое и чем-то приятно волнующее ощущение
экологического единства, столь хорошо знакомое современным
натуралистам, есть новое, или по крайней мере по-новому
осознанное чувство,-- и что только тут, по этой линии,
парадоксально намечается возможность связать в синтез идею
личности и идею общности.
Над кустиками голубики, как-то через зрение вяжущей рот
матовостью своих дремных ягод; над карим блеском до боли
холодных мочажек, куда вдруг погружалась нога; над мхом и
валежником; над дивными, одиноко праздничными, стоящими как
свечи, ночными фиалками, темно-коричневая с лиловизной болория
скользила низким полетом, проносилась гонобоблевая желтянка,
отороченная черным и розовым, порхали между корявыми сосенками
великолепные смуглые сатириды-энеисы. Едва замечая уколы
комаров, которые как паюсной икрой вдруг покрывали голую по
локоть руку, я становился на одно колено, чтобы с мычанием
сладчайшего удовольствия сжать двумя пальцами сквозь кисею
сачка трепетную грудку синей, с серебряными точками с исподу,
диковинки и любовно высвободить сверкающего маленького мертвеца
из складок сетки,-- даже на нее садились обезумевшие от моей
близости комары. Мои пальцы пахли бабочками -- ванилью,
лимоном, мускусом,-- ноги промокли до пахов, губы запеклись,
колотилось сердце, но я все шел да шел, держа наготове сачок.
Наконец я добрался до конца болота. Подъем за ним весь пламенел
местными цветами --лупином, аквилией, пенстемоном;
лилия-марипоза сияла под пондерозовой сосной; вдали и в вышине,
над границей древесной растительности, округлые тени летних
облаков бежали по тускло-зеленым горным лугам, а за ними
вздымался скалисто-серый, в пятнах снега Longs Peak .
Далеко я забрел,--однако былое у меня все под боком, и
частица грядущего тоже со мной. В цветущих зарослях аризонских
каньонов, высоко на рудоносных склонах Сан-Мигуэльских Гор, на
озерах Тетонского урочища и во многих других суровых и
прекрасных местностях, где все тропы и яруги мне знакомы,
каждое лето летают и будут летать мною открытые, мною описанные
виды и подвиды. "Именем моим названа --" нет, не река, а
бабочка в Аляске, другая в Бразилии, третья в Ютахе, где я взял
ее высоко в горах, на окне лыжной гостиницы--та Eupithecia
nabokovi McDunnough, которая таинственно завершает тематическую
серию, начавшуюся в петербургском лесу. Признаюсь, я не верю в
мимолетность времени--легкого, плавного, персидского времени!
Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор
приходился на другой. Споткнется или нет дорогой посетитель,
это его дело. И высшее для меня наслаждение -- вне дьявольского
времени, но очень даже внутри божественного пространства--это
наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой
или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого
сосняка у железной дороги между ме