тердам, около 1750 года: на их
желтоватых, грубо шершавых страницах гравированы были и змеи и
раковины и странно-голенастые бабочки, и в стеклянной банке за
шею подвешенный зародыш эфиопского младенца женского пола;
часами я разглядывал гидру на таблице СП--ее семь драконовых
голов на семи длинных шеях, толстое тело с пупырками и витой
хвост. Из волшебного чулана я в объятиях нес к себе вниз, в
угловой кабинетик, бесценные томы: тут были и прелестные
изображения суринамских насекомых в труде Марии Сибиллы Мериан
(1647--1717), и Die Smetter-linge (Эрланген, 1777) гениального
Эспера, и Буадювалевы Icфnes Historiques de Lйpidoptиres
Nouveaux ou Peu Connus (Париж, 1832 года и позже). Еще сильнее
волновали меня работы, относящиеся ко второй половине
девятнадцатого столетия -- Natural History of British
Butterflies and Moths Ньюмана, Die Gross-Schmetterlinge Europas
Гофмана, замечательные Mйmoires вел. кн. Николая Михайловича и
его сотрудников, посвященные русско-азиатским бабочкам, с
несравненно-прекрасными иллюстрациями кисти Кавригина,
Рыбакова, Ланга, и классический труд великого американца
Скуддера, Butterflies of New England.
Уже отроком я зачитывался энтомологическими журналами,
особенно английскими, которые тогда были лучшими в мире. То
было время, когда систематика подвергалась коренным сдвигам. До
того, с середины прошлого столетия, энтомология в Европе
приобрела великую простоту и точность, ставши хорошо
поставленным делом, которым заведовали немцы: верховный жрец,
знаменитый Штаудингер, стоял во главе и крупнейшей из фирм,
торговавших насекомыми, и в его интересах было не усложнять
определений бабочек; даже и поныне, через полвека после его
смерти, среднеевропейской, а также и русской, лепидоптерологии
(почти не существующей, впрочем, при советах) далеко не удалось
сбросить гипнотическое иго его авторитета. Штаудингер был еще
жив, когда его школа начала терять свое научное значение в
мире. Между тем как он и его приверженцы консервативно
держались видовых и родовых названий, освященных долголетним
употреблением, и классифицировали бабочек лишь по признакам,
доступным голому глазу любителя, англо-американские работники
вводили номенклатурные перемены, вытекавшие из строгого
применения закона приоритета, и перемены таксономические,
основанные на кропотливом изучении сложных органов под
микроскопом. Немцы силились не замечать новых течений и
продолжали снижать энтомологию едва ли не до уровня филателии.
Забота штаудингерьянцев о "рядовом собирателе", которого не
следует заставлять препарировать, до смешного похожа на то, как
современные издатели романов пестуют "рядового читателя",
которого не следует заставлять думать.
Обозначилась о ту пору и другая, более общая, перемена.
Викторианское и штаудингеровское понятие о виде как о продукте
эволюции, подаваемом природой коллекционеру на квадратном
подносе, т. е. как о чем-то замкнутом и сплошном по составу, с
кое-какими лишь внешними разновидностями (полярными,
островными, горными), сменилось новым понятием о многообразном,
текучем, тающем по краям виде, органически состоящем из
географических рас (подвидов); иначе говоря, вид включил
разновидности. Этими более гибкими приемами классификации лучше
выра
желтоватых, грубо шершавых страницах гравированы были и змеи и
раковины и странно-голенастые бабочки, и в стеклянной банке за
шею подвешенный зародыш эфиопского младенца женского пола;
часами я разглядывал гидру на таблице СП--ее семь драконовых
голов на семи длинных шеях, толстое тело с пупырками и витой
хвост. Из волшебного чулана я в объятиях нес к себе вниз, в
угловой кабинетик, бесценные томы: тут были и прелестные
изображения суринамских насекомых в труде Марии Сибиллы Мериан
(1647--1717), и Die Smetter-linge (Эрланген, 1777) гениального
Эспера, и Буадювалевы Icфnes Historiques de Lйpidoptиres
Nouveaux ou Peu Connus (Париж, 1832 года и позже). Еще сильнее
волновали меня работы, относящиеся ко второй половине
девятнадцатого столетия -- Natural History of British
Butterflies and Moths Ньюмана, Die Gross-Schmetterlinge Europas
Гофмана, замечательные Mйmoires вел. кн. Николая Михайловича и
его сотрудников, посвященные русско-азиатским бабочкам, с
несравненно-прекрасными иллюстрациями кисти Кавригина,
Рыбакова, Ланга, и классический труд великого американца
Скуддера, Butterflies of New England.
Уже отроком я зачитывался энтомологическими журналами,
особенно английскими, которые тогда были лучшими в мире. То
было время, когда систематика подвергалась коренным сдвигам. До
того, с середины прошлого столетия, энтомология в Европе
приобрела великую простоту и точность, ставши хорошо
поставленным делом, которым заведовали немцы: верховный жрец,
знаменитый Штаудингер, стоял во главе и крупнейшей из фирм,
торговавших насекомыми, и в его интересах было не усложнять
определений бабочек; даже и поныне, через полвека после его
смерти, среднеевропейской, а также и русской, лепидоптерологии
(почти не существующей, впрочем, при советах) далеко не удалось
сбросить гипнотическое иго его авторитета. Штаудингер был еще
жив, когда его школа начала терять свое научное значение в
мире. Между тем как он и его приверженцы консервативно
держались видовых и родовых названий, освященных долголетним
употреблением, и классифицировали бабочек лишь по признакам,
доступным голому глазу любителя, англо-американские работники
вводили номенклатурные перемены, вытекавшие из строгого
применения закона приоритета, и перемены таксономические,
основанные на кропотливом изучении сложных органов под
микроскопом. Немцы силились не замечать новых течений и
продолжали снижать энтомологию едва ли не до уровня филателии.
Забота штаудингерьянцев о "рядовом собирателе", которого не
следует заставлять препарировать, до смешного похожа на то, как
современные издатели романов пестуют "рядового читателя",
которого не следует заставлять думать.
Обозначилась о ту пору и другая, более общая, перемена.
Викторианское и штаудингеровское понятие о виде как о продукте
эволюции, подаваемом природой коллекционеру на квадратном
подносе, т. е. как о чем-то замкнутом и сплошном по составу, с
кое-какими лишь внешними разновидностями (полярными,
островными, горными), сменилось новым понятием о многообразном,
текучем, тающем по краям виде, органически состоящем из
географических рас (подвидов); иначе говоря, вид включил
разновидности. Этими более гибкими приемами классификации лучше
выра