я обнимать.
- А мне сказали, что ты куда-то переехал на другую квартиру, испугался
и убежал.
- Кто вам мог сказать это?
- Кто мог? Видишь, я, может быть, это сам выдумал, а может быть, кто и
сказал. Представь, я сейчас сон видел: входит старик с бородой и с образом,
с расколотым надвое образом, и вдруг говорит: "Так расколется жизнь твоя!"
- Ах, боже мой, вы, наверно, уже слышали от кого-нибудь, что Версилов
разбил вчера образ?
- N'est-ce pas? Слышал, слышал! Я от Настасьи Егоровны еще давеча утром
слышал. Она сюда перевозила мой чемодан и собачку.
- Ну, вот и приснилось.
- Ну, все равно; и представь, этот старик все мне грозил пальцем. Где
же Анна Андреевна?
- Она сейчас воротится.
- Откуда? Она тоже уехала? - болезненно воскликнул он.
- Нет, нет, она сейчас тут будет и просила меня у вас посидеть.
- Oui, прийти. Итак, наш Андрей Петрович с ума спятил; "как невзначай и
как проворно!" Я всегда предрекал ему, что он этим самым кончит. Друг мой,
постой...
Он вдруг схватил меня рукой за сюртук и притянул к себе.
- Хозяин давеча, - зашептал он, - приносит вдруг фотографии, гадкие
женские фотографии, все голых женщин в разных восточных видах, и начинает
вдруг показывать мне в стекло... Я, видишь ли, хвалил скрепя сердце, но так
ведь точно они гадких женщин приводили к тому несчастному, с тем чтоб потом
тем удобнее опоить его...
- Это вы все о фон Зоне, да полноте же, князь! Хозяин - дурак и ничего
больше!
- Дурак и ничего больше! C'est mon opinion! Друг мой, если можешь, то
спаси меня отсюдова! - сложил он вдруг предо мною руки.
- Князь, все, что только могу! Я весь ваш... Милый князь, подождите, и
я, может быть, все улажу!
- N'est-ce pas? Мы возьмем да и убежим, а чемодан оставим для виду, так
что он и подумает, что мы воротимся.
- Куда убежим? а Анна Андреевна?
- Нет, нет, вместе с Анной Андреевной... Oh, mon cher, у меня в голове
какая-то каша... Постой: там, в саке направо, портрет Кати; я сунул его
давеча потихоньку, чтоб Анна Андреевна и особенно чтоб эта Настасья Егоровна
не приметили; вынь, ради бога, поскорее, поосторожнее, смотри, чтоб нас не
застали... Да нельзя ли насадить на дверь крючок?
Действительно, я отыскал в саке фотографический, в овальной рамке,
портрет Катерины Николаевны. Он взял его в руку, поднес к свету, и слезы
вдруг потекли по его желтым, худым щекам.
- C'est un ange, c'est un ange du ciel! - восклицал он. - Всю жизнь я
был перед ней виноват... и вот теперь! Chиre enfant, я не верю ничему,
ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят
засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde
rit... и вдруг этого-то человека - везут в сумасшедший дом?
- Никогда этого не было! - вскричал я. - Это - ошибка. Я знаю ее
чувства!
- И ты тоже знаешь ее чувства? Ну и прекрасно! Друг мой, ты воскресил
меня. Что же они мне про тебя наговорили? Друг мой, позови сюда Катю, и
пусть они обе при мне поцелуются, и я повезу их домой, а хозяина мы
прогоним!
Он встал, сложил предо мною руки и вдруг стал предо мной на колени.
- Cher, - зашептал он в каком-то безумном уже страхе, весь дрожа как
лист, - друг мой, скажи мне всю правду: куда меня теперь денут?
- Боже! - вскричал я, подымая его и сажая на кровать, - да вы и мне,
н
- А мне сказали, что ты куда-то переехал на другую квартиру, испугался
и убежал.
- Кто вам мог сказать это?
- Кто мог? Видишь, я, может быть, это сам выдумал, а может быть, кто и
сказал. Представь, я сейчас сон видел: входит старик с бородой и с образом,
с расколотым надвое образом, и вдруг говорит: "Так расколется жизнь твоя!"
- Ах, боже мой, вы, наверно, уже слышали от кого-нибудь, что Версилов
разбил вчера образ?
- N'est-ce pas? Слышал, слышал! Я от Настасьи Егоровны еще давеча утром
слышал. Она сюда перевозила мой чемодан и собачку.
- Ну, вот и приснилось.
- Ну, все равно; и представь, этот старик все мне грозил пальцем. Где
же Анна Андреевна?
- Она сейчас воротится.
- Откуда? Она тоже уехала? - болезненно воскликнул он.
- Нет, нет, она сейчас тут будет и просила меня у вас посидеть.
- Oui, прийти. Итак, наш Андрей Петрович с ума спятил; "как невзначай и
как проворно!" Я всегда предрекал ему, что он этим самым кончит. Друг мой,
постой...
Он вдруг схватил меня рукой за сюртук и притянул к себе.
- Хозяин давеча, - зашептал он, - приносит вдруг фотографии, гадкие
женские фотографии, все голых женщин в разных восточных видах, и начинает
вдруг показывать мне в стекло... Я, видишь ли, хвалил скрепя сердце, но так
ведь точно они гадких женщин приводили к тому несчастному, с тем чтоб потом
тем удобнее опоить его...
- Это вы все о фон Зоне, да полноте же, князь! Хозяин - дурак и ничего
больше!
- Дурак и ничего больше! C'est mon opinion! Друг мой, если можешь, то
спаси меня отсюдова! - сложил он вдруг предо мною руки.
- Князь, все, что только могу! Я весь ваш... Милый князь, подождите, и
я, может быть, все улажу!
- N'est-ce pas? Мы возьмем да и убежим, а чемодан оставим для виду, так
что он и подумает, что мы воротимся.
- Куда убежим? а Анна Андреевна?
- Нет, нет, вместе с Анной Андреевной... Oh, mon cher, у меня в голове
какая-то каша... Постой: там, в саке направо, портрет Кати; я сунул его
давеча потихоньку, чтоб Анна Андреевна и особенно чтоб эта Настасья Егоровна
не приметили; вынь, ради бога, поскорее, поосторожнее, смотри, чтоб нас не
застали... Да нельзя ли насадить на дверь крючок?
Действительно, я отыскал в саке фотографический, в овальной рамке,
портрет Катерины Николаевны. Он взял его в руку, поднес к свету, и слезы
вдруг потекли по его желтым, худым щекам.
- C'est un ange, c'est un ange du ciel! - восклицал он. - Всю жизнь я
был перед ней виноват... и вот теперь! Chиre enfant, я не верю ничему,
ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят
засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde
rit... и вдруг этого-то человека - везут в сумасшедший дом?
- Никогда этого не было! - вскричал я. - Это - ошибка. Я знаю ее
чувства!
- И ты тоже знаешь ее чувства? Ну и прекрасно! Друг мой, ты воскресил
меня. Что же они мне про тебя наговорили? Друг мой, позови сюда Катю, и
пусть они обе при мне поцелуются, и я повезу их домой, а хозяина мы
прогоним!
Он встал, сложил предо мною руки и вдруг стал предо мной на колени.
- Cher, - зашептал он в каком-то безумном уже страхе, весь дрожа как
лист, - друг мой, скажи мне всю правду: куда меня теперь денут?
- Боже! - вскричал я, подымая его и сажая на кровать, - да вы и мне,
н