можности такого случая.
Я вдруг повернулся и бросился бежать... К нему, к ним, разумеется! Но
из залы еще воротился на одну секунду.
- Да вам, может быть, того и надо, чтобы он убил ее! - вскричал я и
выбежал из дому.
Несмотря на то что я весь дрожал, как в припадке, я вошел в квартиру
тихо, через кухню, и шепотом попросил вызвать ко мне Настасью Егоровну, но
та сама тотчас же вышла и молча впилась в меня ужасно вопросительным
взглядом.
- Они-с, их нет дома-с.
Но я прямо и точно, быстрым шепотом изложил, что все знаю от Анны
Андреевны, да и сам сейчас от Анны Андреевны.
- Настасья Егоровна, где они?
- Они в зале-с; там же, где вы сидели третьего дня, за столом...
- Настасья Егоровна, пустите меня туда!
- Как это возможно-с?
- Не туда, а в комнату рядом. Настасья Егоровна, Анна Андреевна, может,
сама того хочет. Кабы не хотела, не сказала бы мне, что они здесь. Они меня
не услышат... она сама того хочет...
- А как не хочет? - не спускала с меня впившегося взгляда своего
Настасья Егоровна.
- Настасья Егоровна, я вашу Олю помню... пропустите меня. У нее вдруг
затряслись губы и подбородок:
- Голубчик, вот за Олю разве... за чувство твое...Не покинь ты Анну
Андреевну, голубчик! Не покинешь, а? не покинешь?
- Не покину!
- Дай же мне свое великое слово, что не вбежишь к ним и не закричишь,
коли я тебя там поставлю?
- Честью моею клянусь, Настасья Егоровна!
Она взяла меня за сюртук, провела в темную комнату, смежную с той, где
они сидели, подвела чуть слышно по мягкому ковру к дверям, поставила у самых
спущенных портьер и, подняв крошечный уголок портьеры, показала мне их
обоих.
Я остался, она ушла. Разумеется, остался. Я понимал, что я подслушиваю,
подслушиваю чужую тайну, но я остался. Еще бы нe остаться - а двойник? Ведь
уж он разбил в моих глазах образ?
IV.
Они сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним
вчера пили вино за его "воскресение"; я мог вполне видеть их лица. Она была
в простом черном платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда.
Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала.
Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно
возбужден.
Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое время ничего не
понимал. Помню, она вдруг спросила:
- И я была причиною?
- Нет, это я был причиною, - ответил он, - а вы только без вины
виноваты. Вы знаете, что бывают без вины виноватыми? Это - самые
непростительные вины и всегда почти несут наказание, - прибавил он, странно
засмеявшись. - А я и впрямь думал минуту, что вас совсем забыл и над глупой
страстью моей совсем смеюсь... но вы это знаете. А, однако же, что мне до
того человека, за которого вы выходите? Я сделал вам вчера предложение,
простите за это, это - нелепость, а между тем заменить ее совсем нечем...
что ж бы я мог сделать, кроме этой нелепости? Я не знаю...
Он потерянно рассмеялся при этом слове, вдруг подняв на нее глаза; до
того же времени говорил, как бы смотря в сторону. Если б я был на ее месте,
я бы испугался этого смеха, я это почувствовал. Он вдруг встал со стула.
- Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? - спросил он вдруг,
как бы вспомнив о главном. - Мое приглашение и мое все письмо - нелепость...
По
Я вдруг повернулся и бросился бежать... К нему, к ним, разумеется! Но
из залы еще воротился на одну секунду.
- Да вам, может быть, того и надо, чтобы он убил ее! - вскричал я и
выбежал из дому.
Несмотря на то что я весь дрожал, как в припадке, я вошел в квартиру
тихо, через кухню, и шепотом попросил вызвать ко мне Настасью Егоровну, но
та сама тотчас же вышла и молча впилась в меня ужасно вопросительным
взглядом.
- Они-с, их нет дома-с.
Но я прямо и точно, быстрым шепотом изложил, что все знаю от Анны
Андреевны, да и сам сейчас от Анны Андреевны.
- Настасья Егоровна, где они?
- Они в зале-с; там же, где вы сидели третьего дня, за столом...
- Настасья Егоровна, пустите меня туда!
- Как это возможно-с?
- Не туда, а в комнату рядом. Настасья Егоровна, Анна Андреевна, может,
сама того хочет. Кабы не хотела, не сказала бы мне, что они здесь. Они меня
не услышат... она сама того хочет...
- А как не хочет? - не спускала с меня впившегося взгляда своего
Настасья Егоровна.
- Настасья Егоровна, я вашу Олю помню... пропустите меня. У нее вдруг
затряслись губы и подбородок:
- Голубчик, вот за Олю разве... за чувство твое...Не покинь ты Анну
Андреевну, голубчик! Не покинешь, а? не покинешь?
- Не покину!
- Дай же мне свое великое слово, что не вбежишь к ним и не закричишь,
коли я тебя там поставлю?
- Честью моею клянусь, Настасья Егоровна!
Она взяла меня за сюртук, провела в темную комнату, смежную с той, где
они сидели, подвела чуть слышно по мягкому ковру к дверям, поставила у самых
спущенных портьер и, подняв крошечный уголок портьеры, показала мне их
обоих.
Я остался, она ушла. Разумеется, остался. Я понимал, что я подслушиваю,
подслушиваю чужую тайну, но я остался. Еще бы нe остаться - а двойник? Ведь
уж он разбил в моих глазах образ?
IV.
Они сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним
вчера пили вино за его "воскресение"; я мог вполне видеть их лица. Она была
в простом черном платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда.
Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала.
Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно
возбужден.
Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое время ничего не
понимал. Помню, она вдруг спросила:
- И я была причиною?
- Нет, это я был причиною, - ответил он, - а вы только без вины
виноваты. Вы знаете, что бывают без вины виноватыми? Это - самые
непростительные вины и всегда почти несут наказание, - прибавил он, странно
засмеявшись. - А я и впрямь думал минуту, что вас совсем забыл и над глупой
страстью моей совсем смеюсь... но вы это знаете. А, однако же, что мне до
того человека, за которого вы выходите? Я сделал вам вчера предложение,
простите за это, это - нелепость, а между тем заменить ее совсем нечем...
что ж бы я мог сделать, кроме этой нелепости? Я не знаю...
Он потерянно рассмеялся при этом слове, вдруг подняв на нее глаза; до
того же времени говорил, как бы смотря в сторону. Если б я был на ее месте,
я бы испугался этого смеха, я это почувствовал. Он вдруг встал со стула.
- Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? - спросил он вдруг,
как бы вспомнив о главном. - Мое приглашение и мое все письмо - нелепость...
По