илова не оказалось, и ушел он действительно чем свет. "Конечно
- к маме", - стоял я упорно на своем. Няньку, довольно глупую бабу, я не
расспрашивал, а кроме нее, в квартире никого не было. Я побежал к маме и,
признаюсь, в таком беспокойстве, что на полдороге схватил извозчика. У мамы
его со вчерашнего вечера не было. С мамой были лишь Татьяна Павловна и Лиза.
Лиза, только что я вошел, стала собираться уходить.
Они все сидели наверху, в моем "гробе". В гостиной же нашей, внизу,
лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал
Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к
делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же
в комнате, был не простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а покров на
покойнике был из дорогих - пышность не по старцу и не по убеждениям его; но
таково было настоятельное желание мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Разумеется, я не ожидал их встретить веселыми; но та особенная давящая
тоска, с заботой и беспокойством, которую я прочел в их глазах, сразу
поразила меня, и я мигом заключил, что "тут, верно, не один покойник
причиною". Все это, повторяю, я отлично запомнил.
Несмотря на все, я нежно обнял маму и тотчас спросил о нем. Во взгляде
мамы мигом сверкнуло тревожное любопытство. Я наскоро упомянул, что мы с ним
вчера провели весь вечер до глубокой ночи, но что сегодня его нет дома, еще
с рассвета, тогда как он меня сам пригласил еще вчера, расставаясь, прийти
сегодня как можно раньше. Мама ничего не ответила, а Татьяна Павловна,
улучив минуту, погрозила мне пальцем.
- Прощай, брат, - вдруг отрезала Лиза, быстро выходя из комнаты. Я,
разумеется, догнал ее, но она остановилась у самой выходной двери.
- Я так и думала, что ты догадаешься сойти, - проговорила она быстрым
шепотом.
- Лиза, что тут такое?
- А я и сама не знаю, только много чего-то. Наверно, развязка "вечной
истории". Он не приходил, а они имеют какие-то о нем сведения. Тебе не
расскажут, не беспокойся, а ты не расспрашивай, коли умен; но мама убита. Я
тоже ни о чем не расспрашивала. Прощай.
Она отворила дверь.
- Лиза, а у тебя у самой нет ли чего? - выскочил я за нею в сени. Ее
ужасно убитый, отчаянный вид пронзил мое сердце. Она посмотрела не то что
злобно, а даже почти как-то ожесточенно, желчно усмехнулась и махнула рукой.
- Кабы умер - так и слава бы богу! - бросила она мне с лестницы и ушла.
Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в
горячке и беспамятстве. "Вечная история! Какая вечная история?" - с вызовом
подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть
вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. "Они
что-то о нем теперь думают дурное - так пусть же узнают все!" - пролетело в
моей голове.
Я помню, что мне удалось как-то очень ловко начать рассказывать. Мигом
на лицах их обнаружилось страшное любопытство. На этот раз и Татьяна
Павловна так и впилась в меня глазами; но мама была сдержаннее; она была
очень серьезна, но легкая, прекрасная, хоть и совсем какая-то безнадежная
улыбка промелькнула-таки в лице ее и не сходила почти во все время рассказа.
Я, конечно, говорил хорошо, хотя и знал, что для них почти непонятно. К
удивлению моему, Татьяна Павловна не придиралась, не настаивала на точности
- к маме", - стоял я упорно на своем. Няньку, довольно глупую бабу, я не
расспрашивал, а кроме нее, в квартире никого не было. Я побежал к маме и,
признаюсь, в таком беспокойстве, что на полдороге схватил извозчика. У мамы
его со вчерашнего вечера не было. С мамой были лишь Татьяна Павловна и Лиза.
Лиза, только что я вошел, стала собираться уходить.
Они все сидели наверху, в моем "гробе". В гостиной же нашей, внизу,
лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал
Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к
делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же
в комнате, был не простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а покров на
покойнике был из дорогих - пышность не по старцу и не по убеждениям его; но
таково было настоятельное желание мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Разумеется, я не ожидал их встретить веселыми; но та особенная давящая
тоска, с заботой и беспокойством, которую я прочел в их глазах, сразу
поразила меня, и я мигом заключил, что "тут, верно, не один покойник
причиною". Все это, повторяю, я отлично запомнил.
Несмотря на все, я нежно обнял маму и тотчас спросил о нем. Во взгляде
мамы мигом сверкнуло тревожное любопытство. Я наскоро упомянул, что мы с ним
вчера провели весь вечер до глубокой ночи, но что сегодня его нет дома, еще
с рассвета, тогда как он меня сам пригласил еще вчера, расставаясь, прийти
сегодня как можно раньше. Мама ничего не ответила, а Татьяна Павловна,
улучив минуту, погрозила мне пальцем.
- Прощай, брат, - вдруг отрезала Лиза, быстро выходя из комнаты. Я,
разумеется, догнал ее, но она остановилась у самой выходной двери.
- Я так и думала, что ты догадаешься сойти, - проговорила она быстрым
шепотом.
- Лиза, что тут такое?
- А я и сама не знаю, только много чего-то. Наверно, развязка "вечной
истории". Он не приходил, а они имеют какие-то о нем сведения. Тебе не
расскажут, не беспокойся, а ты не расспрашивай, коли умен; но мама убита. Я
тоже ни о чем не расспрашивала. Прощай.
Она отворила дверь.
- Лиза, а у тебя у самой нет ли чего? - выскочил я за нею в сени. Ее
ужасно убитый, отчаянный вид пронзил мое сердце. Она посмотрела не то что
злобно, а даже почти как-то ожесточенно, желчно усмехнулась и махнула рукой.
- Кабы умер - так и слава бы богу! - бросила она мне с лестницы и ушла.
Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в
горячке и беспамятстве. "Вечная история! Какая вечная история?" - с вызовом
подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть
вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. "Они
что-то о нем теперь думают дурное - так пусть же узнают все!" - пролетело в
моей голове.
Я помню, что мне удалось как-то очень ловко начать рассказывать. Мигом
на лицах их обнаружилось страшное любопытство. На этот раз и Татьяна
Павловна так и впилась в меня глазами; но мама была сдержаннее; она была
очень серьезна, но легкая, прекрасная, хоть и совсем какая-то безнадежная
улыбка промелькнула-таки в лице ее и не сходила почти во все время рассказа.
Я, конечно, говорил хорошо, хотя и знал, что для них почти непонятно. К
удивлению моему, Татьяна Павловна не придиралась, не настаивала на точности