что Анна Андреевна полагает. И потом еще я
расскажу тебе, когда придешь ко мне, одну вещь, и ты увидишь, что любит.
Альфонсина была в Царском; она там тоже узнавала...
- Что ж она там могла узнать?
- А вот пойдем ко мне: она тебе расскажет сама, и тебе будет приятно.
Да и чем ты хуже кого? Ты красив, ты воспитан...
- Да, я воспитан, - прошептал я, едва переводя дух. Сердце мое
колотилось и, конечно, не от одного вина.
- Ты красив. Ты одет хорошо.
- Да, я одет хорошо.
- И ты добрый...
- Да, я добрый.
- Почему же ей не согласиться? А Бьоринг все-таки не возьмет без денег,
а ты можешь ее лишить денег - вот она и испугается; ты женишься и тем
отмстишь Бьорингу. Ведь ты мне сам тогда в ту ночь говорил, после морозу,
что она в тебя влюблена.
- Я тебе это разве говорил? Я, верно, не так говорил.
- Нет, так.
- Это я в бреду. Верно, я тебе тогда и про документ сказал?
- Да, ты сказал, что у тебя есть такое письмо; я и подумал: как же он,
коли есть такое письмо, свое теряет?
- Это все - фантазия, и я вовсе не так глуп, чтобы этому поверить, -
бормотал я. - Во-первых, разница в летах, а во-вторых, у меня нет никакой
фамилии.
- Да уж пойдет; нельзя не пойти, когда столько денег пропадет, - это я
устрою. А к тому ж тебя любит. Ты знаешь, этот старый князь к тебе совсем
расположен; ты чрез его покровительство знаешь какие связи можешь завязать;
а что до того, что у тебя нет фамилии, так нынче этого ничего не надо: раз
ты тяпнешь деньги - и пойдешь, и пойдешь, и чрез десять лет будешь таким
миллионером, что вся Россия затрещит, так какое тебе тогда надо имя? В
Австрии можно барона купить. А как женишься, тогда в руки возьми. Надо их
хорошенько. Женщина, если полюбит, то любит, чтобы ее в кулаке держать.
Женщина любит в мужчине характер. А ты как испугаешь ее письмом, то с того
часа и покажешь ей характер. "А, скажет, он такой молодой, а у него есть
характер".
Я сидел как ошалелый. Ни с кем другим никогда я бы не упал до такого
глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его. К тому
же Ламберт был так глуп и подл, что стыдиться его нельзя было.
- Нет, знаешь, Ламберт, - вдруг сказал я, - как хочешь, а тут много
вздору; я потому с тобой говорил, что мы товарищи и нам нечего стыдиться; но
с другим я бы ни за что не унизился. И, главное, почему ты так утверждаешь,
что она меня любит? Это ты хорошо сейчас сказал про капитал; но видишь,
Ламберт, ты не знаешь высшего света: у них все это на самых патриархальных,
родовых, так сказать, отношениях, так что теперь, пока она еще не знает моих
способностей и до чего я в жизни могу достигнуть - ей все-таки теперь будет
стыдно. Но я не скрою от тебя, Ламберт, что тут действительно есть один
пункт, который может подать надежду. Видишь: она может за меня выйти из
благодарности, потому что я ее избавлю тогда от ненависти одного человека. А
она его боится, этого человека.
- Ах, ты это про твоего отца? А что, он очень ее любит? - с
необыкновенным любопытством встрепенулся вдруг Ламберт.
- О нет! - вскричал я, - и как ты страшен и в то же время глуп,
Ламберт! Ну мог ли бы я, если б он любил ее, хотеть тут жениться? Ведь
все-таки - сын и отец, это ведь уж стыдно будет. Он маму любит, маму, и я
видел, как он обнимал ее, и я прежде сам д
расскажу тебе, когда придешь ко мне, одну вещь, и ты увидишь, что любит.
Альфонсина была в Царском; она там тоже узнавала...
- Что ж она там могла узнать?
- А вот пойдем ко мне: она тебе расскажет сама, и тебе будет приятно.
Да и чем ты хуже кого? Ты красив, ты воспитан...
- Да, я воспитан, - прошептал я, едва переводя дух. Сердце мое
колотилось и, конечно, не от одного вина.
- Ты красив. Ты одет хорошо.
- Да, я одет хорошо.
- И ты добрый...
- Да, я добрый.
- Почему же ей не согласиться? А Бьоринг все-таки не возьмет без денег,
а ты можешь ее лишить денег - вот она и испугается; ты женишься и тем
отмстишь Бьорингу. Ведь ты мне сам тогда в ту ночь говорил, после морозу,
что она в тебя влюблена.
- Я тебе это разве говорил? Я, верно, не так говорил.
- Нет, так.
- Это я в бреду. Верно, я тебе тогда и про документ сказал?
- Да, ты сказал, что у тебя есть такое письмо; я и подумал: как же он,
коли есть такое письмо, свое теряет?
- Это все - фантазия, и я вовсе не так глуп, чтобы этому поверить, -
бормотал я. - Во-первых, разница в летах, а во-вторых, у меня нет никакой
фамилии.
- Да уж пойдет; нельзя не пойти, когда столько денег пропадет, - это я
устрою. А к тому ж тебя любит. Ты знаешь, этот старый князь к тебе совсем
расположен; ты чрез его покровительство знаешь какие связи можешь завязать;
а что до того, что у тебя нет фамилии, так нынче этого ничего не надо: раз
ты тяпнешь деньги - и пойдешь, и пойдешь, и чрез десять лет будешь таким
миллионером, что вся Россия затрещит, так какое тебе тогда надо имя? В
Австрии можно барона купить. А как женишься, тогда в руки возьми. Надо их
хорошенько. Женщина, если полюбит, то любит, чтобы ее в кулаке держать.
Женщина любит в мужчине характер. А ты как испугаешь ее письмом, то с того
часа и покажешь ей характер. "А, скажет, он такой молодой, а у него есть
характер".
Я сидел как ошалелый. Ни с кем другим никогда я бы не упал до такого
глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его. К тому
же Ламберт был так глуп и подл, что стыдиться его нельзя было.
- Нет, знаешь, Ламберт, - вдруг сказал я, - как хочешь, а тут много
вздору; я потому с тобой говорил, что мы товарищи и нам нечего стыдиться; но
с другим я бы ни за что не унизился. И, главное, почему ты так утверждаешь,
что она меня любит? Это ты хорошо сейчас сказал про капитал; но видишь,
Ламберт, ты не знаешь высшего света: у них все это на самых патриархальных,
родовых, так сказать, отношениях, так что теперь, пока она еще не знает моих
способностей и до чего я в жизни могу достигнуть - ей все-таки теперь будет
стыдно. Но я не скрою от тебя, Ламберт, что тут действительно есть один
пункт, который может подать надежду. Видишь: она может за меня выйти из
благодарности, потому что я ее избавлю тогда от ненависти одного человека. А
она его боится, этого человека.
- Ах, ты это про твоего отца? А что, он очень ее любит? - с
необыкновенным любопытством встрепенулся вдруг Ламберт.
- О нет! - вскричал я, - и как ты страшен и в то же время глуп,
Ламберт! Ну мог ли бы я, если б он любил ее, хотеть тут жениться? Ведь
все-таки - сын и отец, это ведь уж стыдно будет. Он маму любит, маму, и я
видел, как он обнимал ее, и я прежде сам д