ерт унизительно бросился
поднимать ее.
- Vingt cinq roubles! - указал Андреев Тришатову на кредитку, которую
еще давеча сорвал с Ламберта.
- Полно, - крикнул ему Тришатов. - Чего ты все буянишь... И за что ты
содрал с него двадцать пять? С него только семь следовало.
- За что содрал? Он обещал обедать отдельно, с афинскими женщинами, а
вместо женщин подал рябого, и, кроме того, я не доел и промерз на морозе
непременно на восемнадцать рублей. Семь рублей за ним оставалось - вот тебе
ровно и двадцать пять.
- Убир-райтесь к черту оба! - завопил Ламберт, - я вас прогоняю обоих,
и я вас в бараний рог...
- Ламберт, я вас прогоняю, и я вас в бараний рог! - крикнул Андреев. -
Adieu, mon prince, не пейте больше вина! Петя, марш! Ohй, Lambert! Oщ est
Lambert? As-tu vu Lambert? - рявкнул он в последний раз, удаляясь огромными
шагами.
- Так я приду к вам, можно? - пролепетал мне наскоро Тришатов, спеша за
своим другом. Мы остались одни с Ламбертом.
- Ну... пойдем! - выговорил он, как бы с трудом переводя дыхание и как
бы даже ошалев.
- Куда я пойду? Никуда я с тобой не пойду! - поспешил я крикнуть с
вызовом.
- Как не пойдешь? - пугливо встрепенулся он, очнувшись разом. - Да я
только и ждал, что мы одни останемся!
- Да куда идти-то? - Признаюсь, у меня тоже капельку звенело в голове
от трех бокалов и двух рюмок хересу.
- Сюда, вот сюда, видишь?
- Да тут свежие устрицы, видишь, написано. Тут так скверно пахнет...
- Это потому, что ты после обеда, а это - милютинская лавка; мы устриц
есть не будем, а я тебе дам шампанского...
- Не хочу! Ты меня опоить хочешь.
- Это тебе они сказали; они над тобой смеялись. Ты веришь мерзавцам!
- Нет, Тришатов - не мерзавец. А я и сам умею быть осторожным - вот
что!
- Что, у тебя есть свой характер?
- Да, у меня есть характер, побольше, чем у тебя, потому что ты в
рабстве у первого встречного. Ты нас осрамил, ты у поляков, как лакей,
прощения просил. Знать, тебя часто били в трактирах?
- Да ведь нам надо же говорить, духгак! - вскричал он с тем
презрительным нетерпением, которое чуть не говорило: "И ты туда же?" - Да ты
боишься, что ли? Друг ты мне или нет?
- Я - тебе не друг, а ты - мошенник. Пойдем, чтоб только доказать тебе,
что я тебя не боюсь. Ах, как скверно пахнет, сыром пахнет! Экая гадость!
Глава шестая
I.
Я еще раз прошу вспомнить, что у меня несколько звенело в голове; если
б не это, я бы говорил и поступал иначе. В этой лавке, в задней комнате,
действительно можно было есть устрицы, и мы уселись за накрытый скверной,
грязной скатертью столик. Ламберт приказал подать шампанского; бокал с
холодным золотого цвета вином очутился предо мною и соблазнительно глядел на
меня; но мне было досадно.
- Видишь, Ламберт, мне, главное, обидно, что ты думаешь, что можешь мне
и теперь повелевать, как у Тушара, тогда как ты у всех здешних сам в
рабстве.
- Духгак! Э, чокнемся!
- Ты даже и притворяться не удостоиваешь передо мной; хоть бы скрывал,
что хочешь меня опоить.
- Ты врешь, и ты пьян. Надо еще пить, и будешь веселее. Бери же бокал,
бери же!
- Да что за "бери же"? Я уйду, вот и кончено.
И я действительно было привстал. Он ужасно рассердился:
- Это тебе Тришатов нашептал на меня: я видел - вы там шептались. Ты -
духгак после этого
поднимать ее.
- Vingt cinq roubles! - указал Андреев Тришатову на кредитку, которую
еще давеча сорвал с Ламберта.
- Полно, - крикнул ему Тришатов. - Чего ты все буянишь... И за что ты
содрал с него двадцать пять? С него только семь следовало.
- За что содрал? Он обещал обедать отдельно, с афинскими женщинами, а
вместо женщин подал рябого, и, кроме того, я не доел и промерз на морозе
непременно на восемнадцать рублей. Семь рублей за ним оставалось - вот тебе
ровно и двадцать пять.
- Убир-райтесь к черту оба! - завопил Ламберт, - я вас прогоняю обоих,
и я вас в бараний рог...
- Ламберт, я вас прогоняю, и я вас в бараний рог! - крикнул Андреев. -
Adieu, mon prince, не пейте больше вина! Петя, марш! Ohй, Lambert! Oщ est
Lambert? As-tu vu Lambert? - рявкнул он в последний раз, удаляясь огромными
шагами.
- Так я приду к вам, можно? - пролепетал мне наскоро Тришатов, спеша за
своим другом. Мы остались одни с Ламбертом.
- Ну... пойдем! - выговорил он, как бы с трудом переводя дыхание и как
бы даже ошалев.
- Куда я пойду? Никуда я с тобой не пойду! - поспешил я крикнуть с
вызовом.
- Как не пойдешь? - пугливо встрепенулся он, очнувшись разом. - Да я
только и ждал, что мы одни останемся!
- Да куда идти-то? - Признаюсь, у меня тоже капельку звенело в голове
от трех бокалов и двух рюмок хересу.
- Сюда, вот сюда, видишь?
- Да тут свежие устрицы, видишь, написано. Тут так скверно пахнет...
- Это потому, что ты после обеда, а это - милютинская лавка; мы устриц
есть не будем, а я тебе дам шампанского...
- Не хочу! Ты меня опоить хочешь.
- Это тебе они сказали; они над тобой смеялись. Ты веришь мерзавцам!
- Нет, Тришатов - не мерзавец. А я и сам умею быть осторожным - вот
что!
- Что, у тебя есть свой характер?
- Да, у меня есть характер, побольше, чем у тебя, потому что ты в
рабстве у первого встречного. Ты нас осрамил, ты у поляков, как лакей,
прощения просил. Знать, тебя часто били в трактирах?
- Да ведь нам надо же говорить, духгак! - вскричал он с тем
презрительным нетерпением, которое чуть не говорило: "И ты туда же?" - Да ты
боишься, что ли? Друг ты мне или нет?
- Я - тебе не друг, а ты - мошенник. Пойдем, чтоб только доказать тебе,
что я тебя не боюсь. Ах, как скверно пахнет, сыром пахнет! Экая гадость!
Глава шестая
I.
Я еще раз прошу вспомнить, что у меня несколько звенело в голове; если
б не это, я бы говорил и поступал иначе. В этой лавке, в задней комнате,
действительно можно было есть устрицы, и мы уселись за накрытый скверной,
грязной скатертью столик. Ламберт приказал подать шампанского; бокал с
холодным золотого цвета вином очутился предо мною и соблазнительно глядел на
меня; но мне было досадно.
- Видишь, Ламберт, мне, главное, обидно, что ты думаешь, что можешь мне
и теперь повелевать, как у Тушара, тогда как ты у всех здешних сам в
рабстве.
- Духгак! Э, чокнемся!
- Ты даже и притворяться не удостоиваешь передо мной; хоть бы скрывал,
что хочешь меня опоить.
- Ты врешь, и ты пьян. Надо еще пить, и будешь веселее. Бери же бокал,
бери же!
- Да что за "бери же"? Я уйду, вот и кончено.
И я действительно было привстал. Он ужасно рассердился:
- Это тебе Тришатов нашептал на меня: я видел - вы там шептались. Ты -
духгак после этого