ти побежали от меня в
испуге. Из публики иные заговорили, другие смотрели на меня в недоумении.
Впрочем, не помню хорошо.
Я оборотился и пошел обыкновенным шагом к Полине Александровне. Но еще
не доходя шагов сотни до ее скамейки, я увидел, что она встала и
отправилась с детьми к отелю.
Я настиг ее у крыльца.
- Исполнил... дурачество, - сказал я, поравнявшись с нею.
- Ну, так что ж? Теперь и разделывайтесь, - ответила она, даже и не
взглянув на меня, и пошла по лестнице.
Весь этот вечер я проходил в парке. Чрез парк и потом чрез лес я
прошел даже в другое княжество. В одной избушке ел яичницу и пил вино: за
эту идиллию с меня содрали целых полтора талера.
Только в одиннадцать часов я воротился домой. Тотчас же за мною
прислали от генерала.
Наши в отеле занимают два номера; у них четыре комнаты. Первая -
большая, - салон, с роялем. Рядом с нею тоже большая комната - кабинет
генерала. Здесь ждал он меня, стоя среди кабинета в чрезвычайно
величественном положении. Де-Грие сидел, развалясь на диване.
- Милостивый государь, позвольте спросить, что вы наделали? - начал
генерал, обращаясь ко мне.
- Я бы желал, генерал, чтобы вы приступили прямо к делу, - - сказал я.
- Вы, вероятно, хотите говорить о моей встрече сегодня с одним немцем?
- С одним немцем?! Этот немец - барон Вурмергельм и важное лицо-с! Вы
наделали ему и баронессе грубостей.
- Никаких.
- Вы испугали их, милостивый государь, - крикнул генерал.
- Да совсем же нет. Мне еще в Берлине запало в ухо беспрерывно
повторяемое ко всякому слову "ja wohl", которое они так отвратительно
протягивают. Когда я встретился с ним в аллее, мне вдруг это "ja wohl", не
знаю почему, вскочило на память, ну и подействовало на меня
раздражительно... Да к тому же баронесса вот уж три раза, встречаясь со
мною, имеет обыкновение идти прямо на меня, как будто бы я был червяк,
которого можно ногою давить. Согласитесь, я тоже могу иметь свое самолюбие.
Я снял шляпу и вежливо (уверяю вас, что вежливо) сказал: " Madame, j'ai
l'honneur d'etre votre esclave". Когда барон обернулся и закричал "гейн!" -
меня вдруг так и подтолкнуло тоже закричать: "Ja wohl!" Я и крикнул два
раза: первый раз обыкновенно, а второй - протянув изо всей силы. Вот и все.
Признаюсь, я ужасно был рад этому в высшей степени мальчишескому
объяснению. Мне удивительно хотелось размазывать всю эту историю как можно
нелепее.
И чем далее, тем я более во вкус входил.
- Вы смеетесь, что ли, надо мною, - крикнул генерал. Он обернулся к
французу и по-французски изложил ему, что я решительно напрашиваюсь на
историю. Де-Грие презрительно усмехнулся и пожал плечами.
- О, не имейте этой мысли, ничуть не бывало! - вскричал я генералу, -
мой поступок, конечно, нехорош, я в высшей степени откровенно вам сознаюсь
в этом. Мой поступок можно назвать даже глупым и неприличным
школьничеством, но - не более. И знаете, генерал, я в высшей степени
раскаиваюсь. Но тут есть одно обстоятельство, которое в моих глазах почти
избавляет меня даже и от раскаяния. В последнее время, эдак недели две,
даже три, я чувствую себя нехорошо: больным, нервным, раздражительным,
фантастическим и, в иных случаях, теряю совсем над собою волю. Право, мне
иногда ужасно хотелось несколько раз вдруг обратиться к маркизу Де-Грие
и... А впрочем, нечего договаривать; может, ему будет обидно. Одним словом,
это признаки болез
испуге. Из публики иные заговорили, другие смотрели на меня в недоумении.
Впрочем, не помню хорошо.
Я оборотился и пошел обыкновенным шагом к Полине Александровне. Но еще
не доходя шагов сотни до ее скамейки, я увидел, что она встала и
отправилась с детьми к отелю.
Я настиг ее у крыльца.
- Исполнил... дурачество, - сказал я, поравнявшись с нею.
- Ну, так что ж? Теперь и разделывайтесь, - ответила она, даже и не
взглянув на меня, и пошла по лестнице.
Весь этот вечер я проходил в парке. Чрез парк и потом чрез лес я
прошел даже в другое княжество. В одной избушке ел яичницу и пил вино: за
эту идиллию с меня содрали целых полтора талера.
Только в одиннадцать часов я воротился домой. Тотчас же за мною
прислали от генерала.
Наши в отеле занимают два номера; у них четыре комнаты. Первая -
большая, - салон, с роялем. Рядом с нею тоже большая комната - кабинет
генерала. Здесь ждал он меня, стоя среди кабинета в чрезвычайно
величественном положении. Де-Грие сидел, развалясь на диване.
- Милостивый государь, позвольте спросить, что вы наделали? - начал
генерал, обращаясь ко мне.
- Я бы желал, генерал, чтобы вы приступили прямо к делу, - - сказал я.
- Вы, вероятно, хотите говорить о моей встрече сегодня с одним немцем?
- С одним немцем?! Этот немец - барон Вурмергельм и важное лицо-с! Вы
наделали ему и баронессе грубостей.
- Никаких.
- Вы испугали их, милостивый государь, - крикнул генерал.
- Да совсем же нет. Мне еще в Берлине запало в ухо беспрерывно
повторяемое ко всякому слову "ja wohl", которое они так отвратительно
протягивают. Когда я встретился с ним в аллее, мне вдруг это "ja wohl", не
знаю почему, вскочило на память, ну и подействовало на меня
раздражительно... Да к тому же баронесса вот уж три раза, встречаясь со
мною, имеет обыкновение идти прямо на меня, как будто бы я был червяк,
которого можно ногою давить. Согласитесь, я тоже могу иметь свое самолюбие.
Я снял шляпу и вежливо (уверяю вас, что вежливо) сказал: " Madame, j'ai
l'honneur d'etre votre esclave". Когда барон обернулся и закричал "гейн!" -
меня вдруг так и подтолкнуло тоже закричать: "Ja wohl!" Я и крикнул два
раза: первый раз обыкновенно, а второй - протянув изо всей силы. Вот и все.
Признаюсь, я ужасно был рад этому в высшей степени мальчишескому
объяснению. Мне удивительно хотелось размазывать всю эту историю как можно
нелепее.
И чем далее, тем я более во вкус входил.
- Вы смеетесь, что ли, надо мною, - крикнул генерал. Он обернулся к
французу и по-французски изложил ему, что я решительно напрашиваюсь на
историю. Де-Грие презрительно усмехнулся и пожал плечами.
- О, не имейте этой мысли, ничуть не бывало! - вскричал я генералу, -
мой поступок, конечно, нехорош, я в высшей степени откровенно вам сознаюсь
в этом. Мой поступок можно назвать даже глупым и неприличным
школьничеством, но - не более. И знаете, генерал, я в высшей степени
раскаиваюсь. Но тут есть одно обстоятельство, которое в моих глазах почти
избавляет меня даже и от раскаяния. В последнее время, эдак недели две,
даже три, я чувствую себя нехорошо: больным, нервным, раздражительным,
фантастическим и, в иных случаях, теряю совсем над собою волю. Право, мне
иногда ужасно хотелось несколько раз вдруг обратиться к маркизу Де-Грие
и... А впрочем, нечего договаривать; может, ему будет обидно. Одним словом,
это признаки болез