и ними насмеяться, а самому выйти молодцом. Пусть посмотрят. Небось!
она испугается скандала и кликнет меня опять. А и не кликнет, так все-таки
увидит, что я не мокрая курица...
---
(Удивительное известие: сейчас только услышал от нашей няни, которую
встретил на лестнице, что Марья Филипповна отправилась сегодня,
одна-одинешенька, в Карлсбад, с вечерним поездом, к двоюродной сестре. Это
что за известие? Няня говорит, что она давно собиралась; но как же этого
никто не знал? Впрочем, может, я только не знал. Няня проговорилась мне,
что Марья Филипповна с генералом еще третьего дня крупно поговорила.
Понимаю-с. Это, наверное, - mademoiselle Blanche. Да, у нас наступает
что-то решительное.)
Глава VII
Наутро я позвал кельнера и объявил, чтобы счет мне писали особенно.
Номер мой был не так еще дорог, чтоб очень пугаться и совсем выехать из
отеля. У меня было шестнадцать фридрихсдоров, а там... там, может быть,
богатство! Странное дело, я еще не выиграл, но поступаю, чувствую и мыслю,
как богач, и не могу представлять себя иначе.
Я располагал, несмотря на ранний час, тотчас же отправиться к мистеру
Астлею в отель d'Angleterre, очень недалеко от нас, как вдруг вошел ко мне
Де-Грие. Этого никогда еще не случалось, да, сверх того, с этим господином
во все последнее время мы были в самых чуждых и в самых натянутых
отношениях. Он явно не скрывал своего ко мне пренебрежения, даже старался
не скрывать; а я - я имел свои собственные причины его не жаловать. Одним
словом, я его ненавидел. Приход его меня очень удивил. Я тотчас же смекнул,
что тут что-нибудь особенное заварилось.
Вошел он очень любезно и сказал мне комплимент насчет моей комнаты.
Видя, что я со шляпой в руках, он осведомился, неужели я так рано выходу
гулять. Когда же услышал, что я иду к мистеру Астлею по делу, подумал,
сообразил, и лицо его приняло чрезвычайно озабоченный вид.
Де-Грие был, как все французы, то есть веселый и любезный, когда это
надо и выгодно, и нестерпимо скучный, когда быть веселым и любезным
переставала необходимость. Француз редко натурально любезен; он любезен
всегда как бы по приказу, из расчета. Если, например, видит необходимость
быть фантастичным, оригинальным, по-необыденнее, то фантазия его, самая
глупая и неестественная, слагается из заранее принятых и давно уже
опошлившихся форм. Натуральный же француз состоит из самой мещанский,
мелкой, обыденной положительности, - одним словом, скучнейшее существо в
мире. По-моему, только новички и особенно русские барышни прельщаются
французами. Всякому же порядочному существу тотчас же заметна и нестерпима
эта казенщина раз установившихся форм салонной любезности, развязности и
веселости.
- Я к вам по делу, - начал он чрезвычайно независимо, хотя, впрочем,
вежливо, - и не скрою, что к вам послом или, лучше сказать, посредником от
генерала. Очень плохо зная русский язык, я ничего почти вчера не понял; но
генерал мне подробно объяснил, и признаюсь...
- Но послушайте, monsieur Де-Грие, - перебил я его, - вы вот и в этом
деле взялись быть посредником. Я, конечно, "un outchitel" и никогда не
претендовал на честь быть близким другом этого дома или на какие-нибудь
особенно интимные отношения, а потому и не знаю всех обстоятельств; но
разъясните мне: неужели вы уж теперь совсем принадлежите к членам этого
семейства? Потому что вы, наконец, во всем берете т
она испугается скандала и кликнет меня опять. А и не кликнет, так все-таки
увидит, что я не мокрая курица...
---
(Удивительное известие: сейчас только услышал от нашей няни, которую
встретил на лестнице, что Марья Филипповна отправилась сегодня,
одна-одинешенька, в Карлсбад, с вечерним поездом, к двоюродной сестре. Это
что за известие? Няня говорит, что она давно собиралась; но как же этого
никто не знал? Впрочем, может, я только не знал. Няня проговорилась мне,
что Марья Филипповна с генералом еще третьего дня крупно поговорила.
Понимаю-с. Это, наверное, - mademoiselle Blanche. Да, у нас наступает
что-то решительное.)
Глава VII
Наутро я позвал кельнера и объявил, чтобы счет мне писали особенно.
Номер мой был не так еще дорог, чтоб очень пугаться и совсем выехать из
отеля. У меня было шестнадцать фридрихсдоров, а там... там, может быть,
богатство! Странное дело, я еще не выиграл, но поступаю, чувствую и мыслю,
как богач, и не могу представлять себя иначе.
Я располагал, несмотря на ранний час, тотчас же отправиться к мистеру
Астлею в отель d'Angleterre, очень недалеко от нас, как вдруг вошел ко мне
Де-Грие. Этого никогда еще не случалось, да, сверх того, с этим господином
во все последнее время мы были в самых чуждых и в самых натянутых
отношениях. Он явно не скрывал своего ко мне пренебрежения, даже старался
не скрывать; а я - я имел свои собственные причины его не жаловать. Одним
словом, я его ненавидел. Приход его меня очень удивил. Я тотчас же смекнул,
что тут что-нибудь особенное заварилось.
Вошел он очень любезно и сказал мне комплимент насчет моей комнаты.
Видя, что я со шляпой в руках, он осведомился, неужели я так рано выходу
гулять. Когда же услышал, что я иду к мистеру Астлею по делу, подумал,
сообразил, и лицо его приняло чрезвычайно озабоченный вид.
Де-Грие был, как все французы, то есть веселый и любезный, когда это
надо и выгодно, и нестерпимо скучный, когда быть веселым и любезным
переставала необходимость. Француз редко натурально любезен; он любезен
всегда как бы по приказу, из расчета. Если, например, видит необходимость
быть фантастичным, оригинальным, по-необыденнее, то фантазия его, самая
глупая и неестественная, слагается из заранее принятых и давно уже
опошлившихся форм. Натуральный же француз состоит из самой мещанский,
мелкой, обыденной положительности, - одним словом, скучнейшее существо в
мире. По-моему, только новички и особенно русские барышни прельщаются
французами. Всякому же порядочному существу тотчас же заметна и нестерпима
эта казенщина раз установившихся форм салонной любезности, развязности и
веселости.
- Я к вам по делу, - начал он чрезвычайно независимо, хотя, впрочем,
вежливо, - и не скрою, что к вам послом или, лучше сказать, посредником от
генерала. Очень плохо зная русский язык, я ничего почти вчера не понял; но
генерал мне подробно объяснил, и признаюсь...
- Но послушайте, monsieur Де-Грие, - перебил я его, - вы вот и в этом
деле взялись быть посредником. Я, конечно, "un outchitel" и никогда не
претендовал на честь быть близким другом этого дома или на какие-нибудь
особенно интимные отношения, а потому и не знаю всех обстоятельств; но
разъясните мне: неужели вы уж теперь совсем принадлежите к членам этого
семейства? Потому что вы, наконец, во всем берете т