ам, и особой опасности для себя я не ожидала.
Выскочив из паланкина, я направилась к источнику звука, иногда останавливаясь и буквально
поджимая хвост от удивительной, ни с чем не сравнимой красоты вечера. После
восемнадцатого века таких уже не бывает - говорят, изменился химический состав воздуха. А
может, и что посерьезней.
Монастырь состоял из множества построек, которые теснились возле главных ворот,
огромных, красивых и очень дорогих. Забора при воротах не было. Ученые монахи объясняли,
что это аллегорически выражает доктрину секты: ворота символизируют путь, который ведет
туда, откуда начинается, а начинается он в любой точке. Врата не есть врата, полная открытость
и лучезарный простор во все стороны, даже иероглифы помню. Но я предполагала, что на забор
просто не хватило денег. Я думаю, пожертвуй им кто на забор, и в доктрине произошли бы
изменения.
На флейте играли в главном здании, там, где был Зал Передачи Учения. Соваться туда мне
не пришло бы в голову, даже несмотря на романтический лиловый туман, но музыка придала
мне смелости.
"Тигров бояться, в горы не ходить, - подумала я, - будь что будет..."
Подняв полы халата, чтобы хвост был готов к любой неожиданности, я пошла вперед. В
древнем Китае носили все широкое и просторное, так что случайная встреча с одним или двумя
зеваками, да еще в тумане, ничем опасным мне не грозила - они меня даже заметить не успели
бы. Я в таких случаях не наводила никакого особенного морока - показывала тот же мир
вокруг, только без маленькой А Хули.
Бывает, увидит кто меня, выпучит глаза на лоб от вида моей рыжей гордости, а в
следующую секунду и сам уже не понимает, что это за дрожь его прошибла - ничего ведь нет
кругом, только голое поле, над которым ветер крутит сухие листья... Звучит просто, а по
сложности один из самых продвинутых лисьих трюков, и если встречных больше трех,
начинаются проблемы. Кстати, по этой самой причине со времен Сунь Цзы в военное время
было положено ставить на входе в крепость не меньше четырех часовых: боялись нашу сестру,
и не зря.
В главном здании светилось одно окно. Флейта играла именно там, ошибки быть не
могло. Это была угловая комната второго этажа, забраться в которую не составляло труда -
следовало запрыгнуть на черепичный козырек и пройти по нему мимо темных окон. Я сделала
это без труда - походка у меня легкая. У окна, за которым играла флейта, ставни были
подняты. Я присела на корточки и осторожно в него заглянула.
Игравший на флейте сидел на полу спиной ко мне. На нем был халат из синего шелка, а на
голове - маленькая соломенная шляпа конусом. Видно было, что голова у него побрита, хотя
одежда не походила на монашескую. Плечи у него были широкие, а тело сухое, легкое и
сильное - такие вещи я чувствую сразу. На полу перед ним я заметила чайную чашку,
тушечницу и кипу бумаги. На стене горели две масляные Лампы.
"Видимо, - подумала я, - занимался каллиграфией, а потом решил отдохнуть и взялся
за флейту... И что, интересно, я ему скажу?"
Надо сказать, никакого плана у меня не было - так, вертелись в голове смутные
соображения: сначала поговорить по душам, а потом заморочить, иначе с людьми нельзя. Хотя
поразмысли я спокойно минуту, поняла бы, что ничего из этого не выйдет: говорить со мной по
душам никто не будет, зная, что все равно потом заморочу. А если с самого начала заморочить,
по каким душам тогда говорить?
Но мне не дали о
Выскочив из паланкина, я направилась к источнику звука, иногда останавливаясь и буквально
поджимая хвост от удивительной, ни с чем не сравнимой красоты вечера. После
восемнадцатого века таких уже не бывает - говорят, изменился химический состав воздуха. А
может, и что посерьезней.
Монастырь состоял из множества построек, которые теснились возле главных ворот,
огромных, красивых и очень дорогих. Забора при воротах не было. Ученые монахи объясняли,
что это аллегорически выражает доктрину секты: ворота символизируют путь, который ведет
туда, откуда начинается, а начинается он в любой точке. Врата не есть врата, полная открытость
и лучезарный простор во все стороны, даже иероглифы помню. Но я предполагала, что на забор
просто не хватило денег. Я думаю, пожертвуй им кто на забор, и в доктрине произошли бы
изменения.
На флейте играли в главном здании, там, где был Зал Передачи Учения. Соваться туда мне
не пришло бы в голову, даже несмотря на романтический лиловый туман, но музыка придала
мне смелости.
"Тигров бояться, в горы не ходить, - подумала я, - будь что будет..."
Подняв полы халата, чтобы хвост был готов к любой неожиданности, я пошла вперед. В
древнем Китае носили все широкое и просторное, так что случайная встреча с одним или двумя
зеваками, да еще в тумане, ничем опасным мне не грозила - они меня даже заметить не успели
бы. Я в таких случаях не наводила никакого особенного морока - показывала тот же мир
вокруг, только без маленькой А Хули.
Бывает, увидит кто меня, выпучит глаза на лоб от вида моей рыжей гордости, а в
следующую секунду и сам уже не понимает, что это за дрожь его прошибла - ничего ведь нет
кругом, только голое поле, над которым ветер крутит сухие листья... Звучит просто, а по
сложности один из самых продвинутых лисьих трюков, и если встречных больше трех,
начинаются проблемы. Кстати, по этой самой причине со времен Сунь Цзы в военное время
было положено ставить на входе в крепость не меньше четырех часовых: боялись нашу сестру,
и не зря.
В главном здании светилось одно окно. Флейта играла именно там, ошибки быть не
могло. Это была угловая комната второго этажа, забраться в которую не составляло труда -
следовало запрыгнуть на черепичный козырек и пройти по нему мимо темных окон. Я сделала
это без труда - походка у меня легкая. У окна, за которым играла флейта, ставни были
подняты. Я присела на корточки и осторожно в него заглянула.
Игравший на флейте сидел на полу спиной ко мне. На нем был халат из синего шелка, а на
голове - маленькая соломенная шляпа конусом. Видно было, что голова у него побрита, хотя
одежда не походила на монашескую. Плечи у него были широкие, а тело сухое, легкое и
сильное - такие вещи я чувствую сразу. На полу перед ним я заметила чайную чашку,
тушечницу и кипу бумаги. На стене горели две масляные Лампы.
"Видимо, - подумала я, - занимался каллиграфией, а потом решил отдохнуть и взялся
за флейту... И что, интересно, я ему скажу?"
Надо сказать, никакого плана у меня не было - так, вертелись в голове смутные
соображения: сначала поговорить по душам, а потом заморочить, иначе с людьми нельзя. Хотя
поразмысли я спокойно минуту, поняла бы, что ничего из этого не выйдет: говорить со мной по
душам никто не будет, зная, что все равно потом заморочу. А если с самого начала заморочить,
по каким душам тогда говорить?
Но мне не дали о