- Ты читала Сутру Сердца? - спросил он.
- Читала кое-что, - ответила я. - Форма есть пустота, а пустота есть форма.
- Может быть, ты даже знаешь смысл этих слов? Я смерила взглядом расстояние до
окна. До него
было два прыжка. Да будь он даже императорским телохранителем, подумала я, ему меня
ни за что не схватить.
- Конечно знаю, - сказала я, собираясь в тугую пружину. - Вот, например, сидит перед
вами лиса А Хули. Вроде бы она самая настоящая, имеет форму. А приглядеться, никакой А
Хули перед вами нет, а одна сплошная пустота!
И с этими словами я яростно рванулась к черному квадрату свободы, в котором уже
горели первые звезды.
Забегая вперед, хочу сказать, что именно этот опыт помог мне впоследствии понять
картину Казимира Малевича "Черный квадрат", Я бы только дорисовала в нем несколько
крохотных сине-белых точек. Однако Малевич, хоть и называл себя супрематистом, был верен
правде жизни - света в российском небе чаще всего нет. И душе не остается ничего иного,
кроме производить невидимые звезды из себя самой - таков смысл полотна. Но эти мысли
посетили меня через много веков. А в ту секунду я просто повалилась на пол от невыносимого,
ни с чем не сравнимого стыда. Мне было так плохо, что я даже не могла закричать.
Желтый Господин убрал оковы с моих рук. Окно было совсем близко. Но я забыла про
шляпу, которая прижимала мой хвост к полу.
*
Никакая физическая и даже нравственная боль не сравнится со страданием, которое я
испытала. Все, что отшельники переживают за годы покаяния, уместилось в единственную
секунду небывало интенсивного чувства - словно удар молнии осветил темные углы моей
души. Как горсть праха, я осыпалась на пол, и из моих глаз хлынул поток слез. Перед моим
лицом оказался мятый лист Сутры Сердца, с которого на меня глядели равнодушные знаки,
говорящие, что и я, и мой неудавшийся побег, и невыразимые муки, которые я испытывала в ту
секунду - лишь пустая мнимость.
Желтый Господин не смеялся и смотрел на меня вроде бы даже с участием, но я
чувствовала; что он еле сдерживает смех. От этого мне было еще сильнее жаль себя, и я все
плакала и плакала, пока знаки, на которые капали мои слезы, не потеряли форму,
превратившись в черные расплывающиеся кляксы.
- Так больно? - спросил Желтый Господин.
- Нет, - ответила я сквозь слезы, - мне... мне...
- Что - тебе?
- Я не привыкла говорить с людьми откровенно.
- При твоем промысле это неудивительно, - усмехнулся он. - И все же, почему ты
плачешь?
- Мне стыдно... - прошептала я.
Я так мерзко ощущала себя в ту минуту, что ни о каких хитростях уже не думала, и
участие, которое проявлял ко мне Желтый Господин, казалось мне незаслуженным - я-то
хорошо знала, что полагалось за мои дела. Если бы он принялся заживо сдирать с меня кожу, я,
наверное, не очень бы возражала.
- За что тебе стыдно?
- За все, что я натворила... Я боюсь.
- Чего?
- Боюсь, что духи возмездия пошлют меня в ад, - сказала я еле слышно.
Это было чистой правдой - среди видений, которые только что пронеслись перед моим
внутренним взором, мелькнуло такое: в ледяном мешке какое-то черное колесо наматывало на
себя мой хвост, выдирая его из меня, но хвост никак не отрывался, а все рос и рос, словно
паутина из паучьего брюшка, и каждая секунда этого кошмара причиняла мне невыносимые
муки. Но ужаснее всего было понимание, что так б
- Читала кое-что, - ответила я. - Форма есть пустота, а пустота есть форма.
- Может быть, ты даже знаешь смысл этих слов? Я смерила взглядом расстояние до
окна. До него
было два прыжка. Да будь он даже императорским телохранителем, подумала я, ему меня
ни за что не схватить.
- Конечно знаю, - сказала я, собираясь в тугую пружину. - Вот, например, сидит перед
вами лиса А Хули. Вроде бы она самая настоящая, имеет форму. А приглядеться, никакой А
Хули перед вами нет, а одна сплошная пустота!
И с этими словами я яростно рванулась к черному квадрату свободы, в котором уже
горели первые звезды.
Забегая вперед, хочу сказать, что именно этот опыт помог мне впоследствии понять
картину Казимира Малевича "Черный квадрат", Я бы только дорисовала в нем несколько
крохотных сине-белых точек. Однако Малевич, хоть и называл себя супрематистом, был верен
правде жизни - света в российском небе чаще всего нет. И душе не остается ничего иного,
кроме производить невидимые звезды из себя самой - таков смысл полотна. Но эти мысли
посетили меня через много веков. А в ту секунду я просто повалилась на пол от невыносимого,
ни с чем не сравнимого стыда. Мне было так плохо, что я даже не могла закричать.
Желтый Господин убрал оковы с моих рук. Окно было совсем близко. Но я забыла про
шляпу, которая прижимала мой хвост к полу.
*
Никакая физическая и даже нравственная боль не сравнится со страданием, которое я
испытала. Все, что отшельники переживают за годы покаяния, уместилось в единственную
секунду небывало интенсивного чувства - словно удар молнии осветил темные углы моей
души. Как горсть праха, я осыпалась на пол, и из моих глаз хлынул поток слез. Перед моим
лицом оказался мятый лист Сутры Сердца, с которого на меня глядели равнодушные знаки,
говорящие, что и я, и мой неудавшийся побег, и невыразимые муки, которые я испытывала в ту
секунду - лишь пустая мнимость.
Желтый Господин не смеялся и смотрел на меня вроде бы даже с участием, но я
чувствовала; что он еле сдерживает смех. От этого мне было еще сильнее жаль себя, и я все
плакала и плакала, пока знаки, на которые капали мои слезы, не потеряли форму,
превратившись в черные расплывающиеся кляксы.
- Так больно? - спросил Желтый Господин.
- Нет, - ответила я сквозь слезы, - мне... мне...
- Что - тебе?
- Я не привыкла говорить с людьми откровенно.
- При твоем промысле это неудивительно, - усмехнулся он. - И все же, почему ты
плачешь?
- Мне стыдно... - прошептала я.
Я так мерзко ощущала себя в ту минуту, что ни о каких хитростях уже не думала, и
участие, которое проявлял ко мне Желтый Господин, казалось мне незаслуженным - я-то
хорошо знала, что полагалось за мои дела. Если бы он принялся заживо сдирать с меня кожу, я,
наверное, не очень бы возражала.
- За что тебе стыдно?
- За все, что я натворила... Я боюсь.
- Чего?
- Боюсь, что духи возмездия пошлют меня в ад, - сказала я еле слышно.
Это было чистой правдой - среди видений, которые только что пронеслись перед моим
внутренним взором, мелькнуло такое: в ледяном мешке какое-то черное колесо наматывало на
себя мой хвост, выдирая его из меня, но хвост никак не отрывался, а все рос и рос, словно
паутина из паучьего брюшка, и каждая секунда этого кошмара причиняла мне невыносимые
муки. Но ужаснее всего было понимание, что так б