ло, как давно уже не было.
- Так, интересно, - сказала я, чувствуя, как по горлу поднимаются пузырьки смеха. -
Я, значит, твой грех, да?
- Не ты, - сказал он тихо, - а это... - Что?
- Хвостоблудие, - сказал он совсем тихо и опустил глаза.
Я укусила себя за губу. Я знала, что смеяться ни в коем случае нельзя - он делился со
мной самым сокровенным. И я не засмеялась. Но усилие было таким, что из-за него на моем
хвосте вполне мог появиться новый серебряный волосок. Он, значит, и термин придумал.
- Только не обижайся, - сказал он. - Я тебе честно все говорю, как чувствую. Хочешь,
я врать буду. Только тогда ведь смысла не будет друг с другом говорить.
- Да, - сказала я, - ты прав. Просто все это как-то неожиданно.
Несколько минут мы молчали, глядя, как покачиваются под ветром верхушки
разросшихся зонти ков.
- И давно ты это... веруешь? - спросила я.
- Уже лет пять как.
- А я, если честно, думала, ты больше по нордическому пантеону. Фафнир там,
Нагльфар. Феирир, Локи. Сны Бальдра...
- Это все тоже, - смущенно улыбнулся он. - Только это внешнее, шелуха. Как бы
обрамление, эстетика. Ну, знаешь, как сфинксы на берегу Невы.
- И как же ты дошел до такой жизни?
- Я в юности Кастанедой увлекался. А потом прочел у него в одной из книг, что
осознание является пищей Орла. Орел - это какое-то мрачное подобие Бога, так я понял. Я
вообще-то не трус. Но от этого мне страшно стало... В общем, пришел к православию.
Несмотря на определенную двусмысленность ситуации. Я ведь тогда уже волком был, три года
как приняли в стаю. Тогда у нас стая еще была, полковник Лебеденко жив был...
Он махнул рукой.
- Осознание является пищей Орла? - переспросила я.
- Да, - сказал Александр. - В это верили маги древнего Юкатана.
Все-таки какой еще мальчишка, подумала я с нежностью.
- Глупый. Это не осознание является пищей Орла. Это Орел является пищей осознания.
- Какой именно Орел?
- Да любой. И маги древнего Юкатана тоже, вместе со всем своим бизнесом -
семинарами, workshop'ами, видеокассетами и пожилыми мужественными нагвалями. Все без
исключения является пищей осознания. В том числе я и ты.
- Это как? - спросил он.
Я взяла у него сигару и выпустила облако дыма.
- Видишь?
Он проследил взглядом за его эволюцией.
- Вижу, - сказал он.
- Осознаешь?
- Осознаю.
- Оборотень - как это облако. Живет, меняет форму, цвет, объем. Потом исчезает. Но
когда дым рассеивается, с осознанием ничего не происходит. В нем просто появляется что-то
другое.
- А куда осознание идет после смерти?
- Ему нет надобности куда-то идти, - сказала я. - Вот ты разве идешь куда-то?
Сидишь, куришь. Так и оно.
- А как же рай и ад?
- Это кольца дыма. Осознание никуда не ходит. Наоборот, все, что куда-то идет, сразу
становится его пищей. Вот как этот дым. Или как твои мысли.
- А чье это осознание? - спросил он.
- И это тоже является пищей осознания.
- Нет, ты вопрос не поняла. Чье оно?
- И это тоже, - терпеливо сказала я.
- Но ведь должен...
- И это, - перебила я.
- Так кто...
Тут до него, наконец, дошло - он взялся за подбородок и замолчал.
Все-таки объяснять такие вещи в отвлеченных терминах трудно. Запутаешься в словах: "В
восприятии нет ни субъекта, ни объекта, а только чистое переживание трансцендентной
природы, и таким переживани
- Так, интересно, - сказала я, чувствуя, как по горлу поднимаются пузырьки смеха. -
Я, значит, твой грех, да?
- Не ты, - сказал он тихо, - а это... - Что?
- Хвостоблудие, - сказал он совсем тихо и опустил глаза.
Я укусила себя за губу. Я знала, что смеяться ни в коем случае нельзя - он делился со
мной самым сокровенным. И я не засмеялась. Но усилие было таким, что из-за него на моем
хвосте вполне мог появиться новый серебряный волосок. Он, значит, и термин придумал.
- Только не обижайся, - сказал он. - Я тебе честно все говорю, как чувствую. Хочешь,
я врать буду. Только тогда ведь смысла не будет друг с другом говорить.
- Да, - сказала я, - ты прав. Просто все это как-то неожиданно.
Несколько минут мы молчали, глядя, как покачиваются под ветром верхушки
разросшихся зонти ков.
- И давно ты это... веруешь? - спросила я.
- Уже лет пять как.
- А я, если честно, думала, ты больше по нордическому пантеону. Фафнир там,
Нагльфар. Феирир, Локи. Сны Бальдра...
- Это все тоже, - смущенно улыбнулся он. - Только это внешнее, шелуха. Как бы
обрамление, эстетика. Ну, знаешь, как сфинксы на берегу Невы.
- И как же ты дошел до такой жизни?
- Я в юности Кастанедой увлекался. А потом прочел у него в одной из книг, что
осознание является пищей Орла. Орел - это какое-то мрачное подобие Бога, так я понял. Я
вообще-то не трус. Но от этого мне страшно стало... В общем, пришел к православию.
Несмотря на определенную двусмысленность ситуации. Я ведь тогда уже волком был, три года
как приняли в стаю. Тогда у нас стая еще была, полковник Лебеденко жив был...
Он махнул рукой.
- Осознание является пищей Орла? - переспросила я.
- Да, - сказал Александр. - В это верили маги древнего Юкатана.
Все-таки какой еще мальчишка, подумала я с нежностью.
- Глупый. Это не осознание является пищей Орла. Это Орел является пищей осознания.
- Какой именно Орел?
- Да любой. И маги древнего Юкатана тоже, вместе со всем своим бизнесом -
семинарами, workshop'ами, видеокассетами и пожилыми мужественными нагвалями. Все без
исключения является пищей осознания. В том числе я и ты.
- Это как? - спросил он.
Я взяла у него сигару и выпустила облако дыма.
- Видишь?
Он проследил взглядом за его эволюцией.
- Вижу, - сказал он.
- Осознаешь?
- Осознаю.
- Оборотень - как это облако. Живет, меняет форму, цвет, объем. Потом исчезает. Но
когда дым рассеивается, с осознанием ничего не происходит. В нем просто появляется что-то
другое.
- А куда осознание идет после смерти?
- Ему нет надобности куда-то идти, - сказала я. - Вот ты разве идешь куда-то?
Сидишь, куришь. Так и оно.
- А как же рай и ад?
- Это кольца дыма. Осознание никуда не ходит. Наоборот, все, что куда-то идет, сразу
становится его пищей. Вот как этот дым. Или как твои мысли.
- А чье это осознание? - спросил он.
- И это тоже является пищей осознания.
- Нет, ты вопрос не поняла. Чье оно?
- И это тоже, - терпеливо сказала я.
- Но ведь должен...
- И это, - перебила я.
- Так кто...
Тут до него, наконец, дошло - он взялся за подбородок и замолчал.
Все-таки объяснять такие вещи в отвлеченных терминах трудно. Запутаешься в словах: "В
восприятии нет ни субъекта, ни объекта, а только чистое переживание трансцендентной
природы, и таким переживани