скольку шел слух,
что там живет лютая нечисть. Это было, если отбросить излишнюю эмоциональность оценки,
сущей правдой.
В те дни я интенсивно занималась духовными упражнениями и вела общение с
несколькими учеными людьми из окрестных деревень (китайские студенты со своими книгами
обычно жили в сельской местности, экзамены ездили сдавать в город, а потом, отслужив свой
срок чиновником, возвращались в семейный дом). Некоторые из них знали, кто я такая, и
докучали мне расспросами о древних временах - правильно ли составлены летописи, нет ли
ошибок в хронологии, кто организовал дворцовый переворот три века назад и так далее.
Приходилось напрягать память и отвечать, потому что в обмен ученые мужи давали мне
старинные тексты, с которыми мне иногда надо было свериться.
Другие, посмелее духом, приходили ко мне в гости поразвратничать среди древних
гробов. Китайские художники и поэты ценили уединение с лисой, особенно по пьяной лавочке.
А утром любили проснуться в траве у замшелого могильного камня, вскочить и, крича от
ужаса, бежать к ближайшему храму с распущенными на ветру волосами. Это было очень
красиво - смотришь из-за дерева, смеешься в рукав... А через пару дней приходили опять.
Какие тогда жили возвышенные, благородные, тонкие люди! Я и денег с них часто не брала.
Эти идиллические времена пролетели быстро, и от них у меня остались самые хорошие
воспоминания. Куда бы меня потом ни бросала жизнь, я всегда слегка тосковала по своей
уютной могилке. Поэтому для меня было радостно переселиться в этот лесной уголок. Мне
казалось, что вернулись старые дни. Двойная нора, где мы жили, даже планировкой напоминала
мое древнее прибежище - правда, комнаты были поменьше, и теперь мои дни проходили не в
одиночестве, а с Александром.
Александр освоился на новом месте быстро. Его раны зажили - оказалось достаточно
обернуться собакой на ночь. Утром он так и остался ею - отправился на прогулку по оврагу. Я
была рада, что он не стесняется этого тела - оно его, похоже, даже развлекало, как новая
игрушка. Нравилась ему, видимо, не сама эта форма, а ее устойчивое постоянство: волком он
мог быть только короткий промежуток времени, а собакой - сколько угодно.
Больше того, эта черная собака даже могла кое-как говорить - правда, она выговаривала
слова очень смешно, и сначала я хохотала до слез. Но Александр не обижался, и вскоре я
привыкла. В первые дни он много бегал по лесу - знакомился с окрестностями. Я опасалась,
что из-за своих амбиций он может пометить слишком большой кусок леса, но побоялась
оскорбить его самолюбие, сказав ему об этом. Да и постоять за себя в случае чего мы могли.
"Мы"... Я никак не могла привыкнуть к этому местоимению.
Наверно, потому, что наше жилье напоминало о месте, где я столько лет
совершенствовала свой дух, мне захотелось объяснить Александру главное из понятого мною в
жизни. Мне следовало хотя бы попробовать - иначе чего стоила моя любовь? Разве я могла
бросить его одного в ледяном гламуре этого развивающегося ада, который начинался сразу за
кромкой леса? Мне следовало протянуть ему хвост и руку, потому что, кроме меня, этого не
сделал бы никто.
Я решила открыть ему сокровенную суть. Для этого требовалось, чтобы он усвоил
несколько новых для себя идей - и по ним, как по ступеням, поднялся к высшему. Но
разъяснить даже эти начальные истины было трудно.
Дело в том, что слова, которые выражают истину, всем известны - а
что там живет лютая нечисть. Это было, если отбросить излишнюю эмоциональность оценки,
сущей правдой.
В те дни я интенсивно занималась духовными упражнениями и вела общение с
несколькими учеными людьми из окрестных деревень (китайские студенты со своими книгами
обычно жили в сельской местности, экзамены ездили сдавать в город, а потом, отслужив свой
срок чиновником, возвращались в семейный дом). Некоторые из них знали, кто я такая, и
докучали мне расспросами о древних временах - правильно ли составлены летописи, нет ли
ошибок в хронологии, кто организовал дворцовый переворот три века назад и так далее.
Приходилось напрягать память и отвечать, потому что в обмен ученые мужи давали мне
старинные тексты, с которыми мне иногда надо было свериться.
Другие, посмелее духом, приходили ко мне в гости поразвратничать среди древних
гробов. Китайские художники и поэты ценили уединение с лисой, особенно по пьяной лавочке.
А утром любили проснуться в траве у замшелого могильного камня, вскочить и, крича от
ужаса, бежать к ближайшему храму с распущенными на ветру волосами. Это было очень
красиво - смотришь из-за дерева, смеешься в рукав... А через пару дней приходили опять.
Какие тогда жили возвышенные, благородные, тонкие люди! Я и денег с них часто не брала.
Эти идиллические времена пролетели быстро, и от них у меня остались самые хорошие
воспоминания. Куда бы меня потом ни бросала жизнь, я всегда слегка тосковала по своей
уютной могилке. Поэтому для меня было радостно переселиться в этот лесной уголок. Мне
казалось, что вернулись старые дни. Двойная нора, где мы жили, даже планировкой напоминала
мое древнее прибежище - правда, комнаты были поменьше, и теперь мои дни проходили не в
одиночестве, а с Александром.
Александр освоился на новом месте быстро. Его раны зажили - оказалось достаточно
обернуться собакой на ночь. Утром он так и остался ею - отправился на прогулку по оврагу. Я
была рада, что он не стесняется этого тела - оно его, похоже, даже развлекало, как новая
игрушка. Нравилась ему, видимо, не сама эта форма, а ее устойчивое постоянство: волком он
мог быть только короткий промежуток времени, а собакой - сколько угодно.
Больше того, эта черная собака даже могла кое-как говорить - правда, она выговаривала
слова очень смешно, и сначала я хохотала до слез. Но Александр не обижался, и вскоре я
привыкла. В первые дни он много бегал по лесу - знакомился с окрестностями. Я опасалась,
что из-за своих амбиций он может пометить слишком большой кусок леса, но побоялась
оскорбить его самолюбие, сказав ему об этом. Да и постоять за себя в случае чего мы могли.
"Мы"... Я никак не могла привыкнуть к этому местоимению.
Наверно, потому, что наше жилье напоминало о месте, где я столько лет
совершенствовала свой дух, мне захотелось объяснить Александру главное из понятого мною в
жизни. Мне следовало хотя бы попробовать - иначе чего стоила моя любовь? Разве я могла
бросить его одного в ледяном гламуре этого развивающегося ада, который начинался сразу за
кромкой леса? Мне следовало протянуть ему хвост и руку, потому что, кроме меня, этого не
сделал бы никто.
Я решила открыть ему сокровенную суть. Для этого требовалось, чтобы он усвоил
несколько новых для себя идей - и по ним, как по ступеням, поднялся к высшему. Но
разъяснить даже эти начальные истины было трудно.
Дело в том, что слова, которые выражают истину, всем известны - а