ржен благостному самовнушению. Он
стремится к бесконечному душевному миру, но наслаждается временным, не
зная того, что судьба его будет расписана по всем этапам опасной жизни.
Сделают ли это воры, суки или коммунисты...
Какая разница? Своей судьбы не будет.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, вы закончили чтение романа "Черная свеча".
Я убежден, что вы только что прочли одно из самых значительных
литературных произведений XX века, которому суждено войти в золотой фонд
мировой культуры и о котором вновь и вновь будут писать критики многих
поколений, пытаясь через него, как через телескоп, вглядеться в уже
отошедшую для них в прошлое небывалую эпоху. А вы попали в число его
первооткрывателей.
Я понимаю, что вас переполняют сейчас самые разнообразные чувства, и,
возможно, вы испытываете нервное потрясение и близки к шоковому состоянию.
Тем не менее я хочу добавить несколько слов к сказанному в романе,
который, на первый взгляд, не нуждается в комментариях.
Впрочем, если вам действительно необходимо прийти в себя, отложите
чтение моего послесловия на некоторое время. Но потом все-таки прочтите
его. Я не собираюсь пересказывать роман и не приведу из него ни одной
цитаты. Я скажу нечто от себя и, надеюсь, это поможет вал1 лучше оценить
"Черную свечу". Я беру на себя такую смелость не потому, что я умнее или
тоньше вас. а исключительно потому, что имел гораздо больше Bpe^.ieи;! на
осмысление романа, поскольку проглотил его еще в рукописи, а потом
прочитал очень внимательно и очень медленно во второй раз.
Известно, что адекватное художественное описание исторических реалий
появляется не сразу, а с некоторым запозданием. Оптимальное время, которое
должно пройти, - около пятидесяти лет. Примерно с таким сдвигом (разы была
создана Толстым эпопея о войне 1812 года и Фолкнером эпопея о гражданской
войне в Соединенных Штатах. Можно догадаться, почему наилучшие условия для
художественного осознания событий возникают именно после этого срока.
Правильно описать их раньше трудно из-за того, что не остыли еще побочные
страсти, заслоняющие основу происходившего, и не все документы
обнародованы или хотя бы рассекречены.
Позже возникает другое препятствие: выдыхается аромат эпохи, вымирают
люди, бывшие очевидцами тех явлений, которые составляют стержень книги н
которые способны о них рассказать. Конечно, не обо всем, что случается в
истории, пишутся тексты, сопоставимые по силе и точности передачи с
"Войной и миром" или "Сарторисом", но если пишутся, то где-то в диапазоне
40-60 лет спустя. Если же проходит сто или двести лет, то получается
просто сказка, вроде "Айвенго" или "Князя Серебряного", пусть талантливая
и поучительная, но лишенная всякой достоверности, так что по ней нечего и
думать изучать эпоху.
О той уникальной исторической данности, которую представляли собой
советские концлагеря, художественного романа должного уровня пока не было,
и возникло опасение, что уже и не будет, и наши потомки так и не смогут
понять суть и самой данности, и той системы, которая ее породила.
Ведь понять суть вещей, которые уже отошли в прошлое, можно только по
правдивому художественному выражению этих вещей, только с помощью
искусства.
Одних документов, даже таких подробных и впечатляющих, как "Архипелаг
ГУЛАГ", тут мало. Правда, были у нас па лагерную тему и художественные
публикации"Один день Ивана Денисовича" и в "Круге первом"
того же Солженицына или "Верный Руслан" Владимова, но они бы
стремится к бесконечному душевному миру, но наслаждается временным, не
зная того, что судьба его будет расписана по всем этапам опасной жизни.
Сделают ли это воры, суки или коммунисты...
Какая разница? Своей судьбы не будет.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, вы закончили чтение романа "Черная свеча".
Я убежден, что вы только что прочли одно из самых значительных
литературных произведений XX века, которому суждено войти в золотой фонд
мировой культуры и о котором вновь и вновь будут писать критики многих
поколений, пытаясь через него, как через телескоп, вглядеться в уже
отошедшую для них в прошлое небывалую эпоху. А вы попали в число его
первооткрывателей.
Я понимаю, что вас переполняют сейчас самые разнообразные чувства, и,
возможно, вы испытываете нервное потрясение и близки к шоковому состоянию.
Тем не менее я хочу добавить несколько слов к сказанному в романе,
который, на первый взгляд, не нуждается в комментариях.
Впрочем, если вам действительно необходимо прийти в себя, отложите
чтение моего послесловия на некоторое время. Но потом все-таки прочтите
его. Я не собираюсь пересказывать роман и не приведу из него ни одной
цитаты. Я скажу нечто от себя и, надеюсь, это поможет вал1 лучше оценить
"Черную свечу". Я беру на себя такую смелость не потому, что я умнее или
тоньше вас. а исключительно потому, что имел гораздо больше Bpe^.ieи;! на
осмысление романа, поскольку проглотил его еще в рукописи, а потом
прочитал очень внимательно и очень медленно во второй раз.
Известно, что адекватное художественное описание исторических реалий
появляется не сразу, а с некоторым запозданием. Оптимальное время, которое
должно пройти, - около пятидесяти лет. Примерно с таким сдвигом (разы была
создана Толстым эпопея о войне 1812 года и Фолкнером эпопея о гражданской
войне в Соединенных Штатах. Можно догадаться, почему наилучшие условия для
художественного осознания событий возникают именно после этого срока.
Правильно описать их раньше трудно из-за того, что не остыли еще побочные
страсти, заслоняющие основу происходившего, и не все документы
обнародованы или хотя бы рассекречены.
Позже возникает другое препятствие: выдыхается аромат эпохи, вымирают
люди, бывшие очевидцами тех явлений, которые составляют стержень книги н
которые способны о них рассказать. Конечно, не обо всем, что случается в
истории, пишутся тексты, сопоставимые по силе и точности передачи с
"Войной и миром" или "Сарторисом", но если пишутся, то где-то в диапазоне
40-60 лет спустя. Если же проходит сто или двести лет, то получается
просто сказка, вроде "Айвенго" или "Князя Серебряного", пусть талантливая
и поучительная, но лишенная всякой достоверности, так что по ней нечего и
думать изучать эпоху.
О той уникальной исторической данности, которую представляли собой
советские концлагеря, художественного романа должного уровня пока не было,
и возникло опасение, что уже и не будет, и наши потомки так и не смогут
понять суть и самой данности, и той системы, которая ее породила.
Ведь понять суть вещей, которые уже отошли в прошлое, можно только по
правдивому художественному выражению этих вещей, только с помощью
искусства.
Одних документов, даже таких подробных и впечатляющих, как "Архипелаг
ГУЛАГ", тут мало. Правда, были у нас па лагерную тему и художественные
публикации"Один день Ивана Денисовича" и в "Круге первом"
того же Солженицына или "Верный Руслан" Владимова, но они бы