и:
- Знаю, гражданин начальник.
А немного подумав, добавил спокойно и рассудительно:
- Перед каждым должна стоять личная цель, тогда возможна большая общая
польза.
После этого подполковник Оскоцкий скептически хмыкнул, хрустнул
ухоженными пальцами и сказал:
- Кулацкая философия. Другого не ожидал.
Но Губарь сделал вид, что не услышал замечания начальника режима,
только немного затянул паузу перед тем, как высказать свое отношение:
- В сути верно. Общение с ворами рекомендую прекратить, сделайте это
деликатно. Вы начинаете новое дело. Без блатного засилия, без азартных игр
и всяких там грязных извращений. Вы меня понимаете? Необходим живой пример
не только для Крученого, но и для всей Колымы. Я на вас надеюсь,
заключенный Упоров.
- В таком случае, будем считать - разговор состоялся, - Василий
Пантелеймонович зябко потер руки. - А у вас прохладно, Остап Николаевич.
Постарайтесь уяснить. Упоров: вам предоставлены возможность для досрочного
освобождения и поддержка администрации. Уяснили?
Заключенный кивнул, но сказал, однако, о другом:
- Гражданин начальник, разговор о той заключенной, ну, Донсковой,
несправедливый. Святая она женщина, гражданин начальник.
Василий Пантелеймонович поморщился. Он не был готов к такому повороту
беседы и потому испытывал некоторое разочарование.
- Советую вам контролировать эмоции, заключенный Упоров. - Я чекист,
мнение чекиста для меня не пустой звук.
Слова произносились очень жестко, но странное дело, не излучали угрозы,
напоминая весенний гром, после которого обычно идет теплый слепой дождик.
Зэк это почувствовал, опустил глаза. Так и дослушал Василия
Пантелемоновича, который постукивал з такт своим выражениям розовым ногтем
по золотому портсигару:
- Феликс Иванович всегда отличался глубоким проникновением в
человеческую сущность. Впрочем, нас это не касается. Увести!
Тот внезапный разговор произошел в четверг перед обедо-м, а в следующий
вторник Упоров сидел на корточках а углу нового дощатого сарая, где с
новой весны хранился инструмент бригады, и слушал приглушенный голос
грека. Месяц, проведенный им на тюремных нарах, мало изменил внешность
Заратиади, хотя вел он себя не так беззаботно, сохраняя во всем
располагающую ровность.
Грек задумал побег еще раньше, это был их второй разговор. Выходило,
что он пригласил Упорова потому, что тот уже бегал и не повторит ошибок.
Опыт нельзя придумать, им можно обзавестись, рискуя жизнью. Вадим имел
такой опыт.
- За перевалом, у Седого ручья, нас будут ждать олени, - сказал грек.
Тогда Упоров перестал рассматривать бегающих по доскам муравьев и поднял
лицо, чтобы лучше видеть Заратиади.
- Дикие?
- Зачем?! Глупость городишь! Ездовые. Шесть голов. При них - два
проводника. Люди не только надежные, но и заинтересованные в моей свободе.
- Л а моей?
- Мы бежим вместе до самых Афин.
- Занятно. Допустим, мы доберемся до того ручья.
Что дальше?
Упоров снова заинтересовался муравьиной возней, лаже погонял их
пальцем. А грек пересел на старый ящик из-под гвоздей, взял в руку сухую
щепку, принялся чертить план будущего побега.
- Вот ручей, через полтора километра - болото.
- Кущаевское?
- Вороицовское, Кущаевское - за Анаднканом. Ты меня, похоже, проверяешь?
Бледное, заросшее черной щетиной лицо было теперь рядом, и когда их
глаза встретились, Упороз подумал о шестигранном ломе, что стоял в
противоположном углу сарая. Взгляд принадлежа
- Знаю, гражданин начальник.
А немного подумав, добавил спокойно и рассудительно:
- Перед каждым должна стоять личная цель, тогда возможна большая общая
польза.
После этого подполковник Оскоцкий скептически хмыкнул, хрустнул
ухоженными пальцами и сказал:
- Кулацкая философия. Другого не ожидал.
Но Губарь сделал вид, что не услышал замечания начальника режима,
только немного затянул паузу перед тем, как высказать свое отношение:
- В сути верно. Общение с ворами рекомендую прекратить, сделайте это
деликатно. Вы начинаете новое дело. Без блатного засилия, без азартных игр
и всяких там грязных извращений. Вы меня понимаете? Необходим живой пример
не только для Крученого, но и для всей Колымы. Я на вас надеюсь,
заключенный Упоров.
- В таком случае, будем считать - разговор состоялся, - Василий
Пантелеймонович зябко потер руки. - А у вас прохладно, Остап Николаевич.
Постарайтесь уяснить. Упоров: вам предоставлены возможность для досрочного
освобождения и поддержка администрации. Уяснили?
Заключенный кивнул, но сказал, однако, о другом:
- Гражданин начальник, разговор о той заключенной, ну, Донсковой,
несправедливый. Святая она женщина, гражданин начальник.
Василий Пантелеймонович поморщился. Он не был готов к такому повороту
беседы и потому испытывал некоторое разочарование.
- Советую вам контролировать эмоции, заключенный Упоров. - Я чекист,
мнение чекиста для меня не пустой звук.
Слова произносились очень жестко, но странное дело, не излучали угрозы,
напоминая весенний гром, после которого обычно идет теплый слепой дождик.
Зэк это почувствовал, опустил глаза. Так и дослушал Василия
Пантелемоновича, который постукивал з такт своим выражениям розовым ногтем
по золотому портсигару:
- Феликс Иванович всегда отличался глубоким проникновением в
человеческую сущность. Впрочем, нас это не касается. Увести!
Тот внезапный разговор произошел в четверг перед обедо-м, а в следующий
вторник Упоров сидел на корточках а углу нового дощатого сарая, где с
новой весны хранился инструмент бригады, и слушал приглушенный голос
грека. Месяц, проведенный им на тюремных нарах, мало изменил внешность
Заратиади, хотя вел он себя не так беззаботно, сохраняя во всем
располагающую ровность.
Грек задумал побег еще раньше, это был их второй разговор. Выходило,
что он пригласил Упорова потому, что тот уже бегал и не повторит ошибок.
Опыт нельзя придумать, им можно обзавестись, рискуя жизнью. Вадим имел
такой опыт.
- За перевалом, у Седого ручья, нас будут ждать олени, - сказал грек.
Тогда Упоров перестал рассматривать бегающих по доскам муравьев и поднял
лицо, чтобы лучше видеть Заратиади.
- Дикие?
- Зачем?! Глупость городишь! Ездовые. Шесть голов. При них - два
проводника. Люди не только надежные, но и заинтересованные в моей свободе.
- Л а моей?
- Мы бежим вместе до самых Афин.
- Занятно. Допустим, мы доберемся до того ручья.
Что дальше?
Упоров снова заинтересовался муравьиной возней, лаже погонял их
пальцем. А грек пересел на старый ящик из-под гвоздей, взял в руку сухую
щепку, принялся чертить план будущего побега.
- Вот ручей, через полтора километра - болото.
- Кущаевское?
- Вороицовское, Кущаевское - за Анаднканом. Ты меня, похоже, проверяешь?
Бледное, заросшее черной щетиной лицо было теперь рядом, и когда их
глаза встретились, Упороз подумал о шестигранном ломе, что стоял в
противоположном углу сарая. Взгляд принадлежа