зости совсем не ем.
- Слышала, батюшка Ферапонт Григорьич, слышала: с сегодняшнего же дня
велела приготовлять стол по вашему вкусу. У нас ведь нельзя-с, стоят больше
иностранцы.
- Ну, иностранцев и корми супами; а мне этих помой не надобно.
- Слушаю-с, - отвечала хозяйка. - А вы, я вижу, еще покупочку сделали,
- прибавила она, оглядывая комнату, - хомутики изволили купить?
- На целую четверню хватил, матушка. Ванька, покажи хозяйке хомуты. Ну,
посмотри, во сколько оценишь?
- Не могу сказать, Ферапонт Григорьич: совершенно неопытна в конских
вещах.
- Да ты посмотри, какой ремень-то, совершенный бархат.
- Вижу, батюшка, ремень отличнейший; но, признаться сказать, мне больше
всего нравится шляпка, что для супруги изволили купить.
- Ха-ха-ха!.. Ты ведь думала, что я ее на Кузнецком купил?
- Да вы и то беспременно на Кузнецком купили, по фасону видно.
- Ха-ха-ха!.. На Ильинке за двадцать пять рублей. Даром, матушка, что
деревенщина, не надуют.
- А я было к вам пришла, Ферапонт Григорьич...
- А что?
- Да деньжонок...
- Вот тебе на! Я ведь тебе и то за целый месяц дал вперед.
- Нужно, батюшка, видит бог, нужно; ну, хочется, чтобы всем было
покойно.
- Нет, мадам, больше не дам.
- Батюшка, Ферапонт Григорьич, не погубите, совершенно погибаю: все
перезаложила, с позволения сказать, юбку третьего дня продала на толкучке.
- Да ведь и то я тебе задавал вперед.
- Благодетель мой, вы еще здесь пробудете. Сделайте божескую милость:
дайте.
- Экая ведь ты нюня! Ну, на, десять рублей.
- Одолжите, благодетель, двадцать.
- Не дам, пошла вон! - закричал, осердившись, помещик. - Дармоеды
этакие московские, - прибавил он вполголоса.
- Батюшка, Ферапонт Григорьич, нужда. Неужели бы я осмелилась вас
беспокоить, если бы не крайность моя.
- Ну, ладно, прощай, мне бриться пора.
Татьяна Ивановна пошла.
Для объяснения грубого тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт
Григорьич - человек вообще порядочный, я должен заметить, что он
почтеннейшую хозяйку совершенно не отделял от хозяек на постоялых дворах и
единственное находил между ними различие в том, что те русские бабы и ходят
в сарафанах, а эта из немок и рядится в платье, но что все они ужасные
плутовки и подхалимки.
В ближайшем нумере помещались двое гадких ее постояльцев. В комнате их,
как и в будуаре сибарита, ничего не было, кроме двух диванов, одного стола и
стула. Эти два человека жили, кажется, очень дружно между собою и целые дни
играли в преферанс, принимаясь за это дело с самого утра и продолжая оное до
поздней ночи. По наружности они были частью схожи: оба были одеты в страшно
запачканные халаты, ноги одного покоились в валеных сапогах, а у другого в
калошах; лица были у обоих испитые, нечистые, с небритыми бородами и с
взъерошенными у одного черными, а у другого белокурыми волосами.
Во время прихода Татьяны Ивановны они были за обычным своим делом, то
есть играли в преферанс. Хозяйка вошла к ним в нумер с физиономией гордой и
строгой.
- А вы уж с раннего утра и за карты! И праздника-то на вас нет,
греховодники этакие, - сказала она, подходя к столу.
На эти слова игроки ничего не отвечали.
- Ты в чем играл? - спросил один из них товарища.
- В червях - без одной, - отвечал другой.
- Нечего тут в червя
- Слышала, батюшка Ферапонт Григорьич, слышала: с сегодняшнего же дня
велела приготовлять стол по вашему вкусу. У нас ведь нельзя-с, стоят больше
иностранцы.
- Ну, иностранцев и корми супами; а мне этих помой не надобно.
- Слушаю-с, - отвечала хозяйка. - А вы, я вижу, еще покупочку сделали,
- прибавила она, оглядывая комнату, - хомутики изволили купить?
- На целую четверню хватил, матушка. Ванька, покажи хозяйке хомуты. Ну,
посмотри, во сколько оценишь?
- Не могу сказать, Ферапонт Григорьич: совершенно неопытна в конских
вещах.
- Да ты посмотри, какой ремень-то, совершенный бархат.
- Вижу, батюшка, ремень отличнейший; но, признаться сказать, мне больше
всего нравится шляпка, что для супруги изволили купить.
- Ха-ха-ха!.. Ты ведь думала, что я ее на Кузнецком купил?
- Да вы и то беспременно на Кузнецком купили, по фасону видно.
- Ха-ха-ха!.. На Ильинке за двадцать пять рублей. Даром, матушка, что
деревенщина, не надуют.
- А я было к вам пришла, Ферапонт Григорьич...
- А что?
- Да деньжонок...
- Вот тебе на! Я ведь тебе и то за целый месяц дал вперед.
- Нужно, батюшка, видит бог, нужно; ну, хочется, чтобы всем было
покойно.
- Нет, мадам, больше не дам.
- Батюшка, Ферапонт Григорьич, не погубите, совершенно погибаю: все
перезаложила, с позволения сказать, юбку третьего дня продала на толкучке.
- Да ведь и то я тебе задавал вперед.
- Благодетель мой, вы еще здесь пробудете. Сделайте божескую милость:
дайте.
- Экая ведь ты нюня! Ну, на, десять рублей.
- Одолжите, благодетель, двадцать.
- Не дам, пошла вон! - закричал, осердившись, помещик. - Дармоеды
этакие московские, - прибавил он вполголоса.
- Батюшка, Ферапонт Григорьич, нужда. Неужели бы я осмелилась вас
беспокоить, если бы не крайность моя.
- Ну, ладно, прощай, мне бриться пора.
Татьяна Ивановна пошла.
Для объяснения грубого тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт
Григорьич - человек вообще порядочный, я должен заметить, что он
почтеннейшую хозяйку совершенно не отделял от хозяек на постоялых дворах и
единственное находил между ними различие в том, что те русские бабы и ходят
в сарафанах, а эта из немок и рядится в платье, но что все они ужасные
плутовки и подхалимки.
В ближайшем нумере помещались двое гадких ее постояльцев. В комнате их,
как и в будуаре сибарита, ничего не было, кроме двух диванов, одного стола и
стула. Эти два человека жили, кажется, очень дружно между собою и целые дни
играли в преферанс, принимаясь за это дело с самого утра и продолжая оное до
поздней ночи. По наружности они были частью схожи: оба были одеты в страшно
запачканные халаты, ноги одного покоились в валеных сапогах, а у другого в
калошах; лица были у обоих испитые, нечистые, с небритыми бородами и с
взъерошенными у одного черными, а у другого белокурыми волосами.
Во время прихода Татьяны Ивановны они были за обычным своим делом, то
есть играли в преферанс. Хозяйка вошла к ним в нумер с физиономией гордой и
строгой.
- А вы уж с раннего утра и за карты! И праздника-то на вас нет,
греховодники этакие, - сказала она, подходя к столу.
На эти слова игроки ничего не отвечали.
- Ты в чем играл? - спросил один из них товарища.
- В червях - без одной, - отвечал другой.
- Нечего тут в червя