натерла зубы
угольным порошком, выполоскала их потом и вслед за тем принялась обмывать
руки, лицо и даже грудь. Почти целое ведро было издержано на омовение ее
сорокалетних прелестей, которые потом, как водится, были старательно обтерты
полотенцем, а кухарка отослана к исполнению ее прямых обязанностей.
Оставшись одна, Татьяна Ивановна принялась убирать волосы. Приведя голову в
порядок, она вынула из комода пузырек с белою жидкостью и начала оною
натирать лицо, руки и шею; далее, вынув из того же комода ящичек с красным
порошком, слегка покрыла им щеки. Украсив таким образом свое лицо и возложив
на себя известное число юбок, Татьяна Ивановна, наконец, надела свое
холстинковое, почти новенькое платье, и - странное дело, что значит женский
туалет! Перед вами как будто появилась другая женщина; не говоря уже о том,
что рябины разгладились, стали гораздо незаметнее, что цвет лица сделался
совершенно другой, что самая худоба стана пополнела, но даже коса, этот
мышиный хвост сделался гораздо толще, роскошнее и весьма красиво сложился в
нечто вроде корзинки.
Одевшись совершенно, Татьяна Ивановна намеревалась приступить к подвигу
хождения по нумерам для собирания денег с своих постояльцев.
Из последующих сцен мы убедимся, что это был действительно подвиг,
подвиг трудный и редко сопровождающийся должным успехом. В эпоху
предпринятого мною рассказа у девицы Замшевой постояльцами были: какой-то
малоросс, человек еще молодой, который первоначально всякий день куда-то
уходил, но вот уже другой месяц сидел все или, точнее сказать, лежал дома,
хотя и был совершенно здоров, за что Татьяной Ивановной и прозван был
сибаритом; другие постояльцы: музыкант, старый помещик, две неопределенные
личности, танцевальный учитель, с полгода болевший какою-то хроническою
болезнью, и, наконец, молодой помещик Хозаров. Татьяна Ивановна, как могли
мы заметить из предыдущего ее разговора в отношении обеда с кухаркою,
неодинаким образом третировала своих постояльцев. Она разделяла их на три
класса: на милашек, на так себе и на гадких. К числу милашек принадлежали:
двое помещиков и музыкант, который был, впрочем, тайный милашка, и о нем она
даже мало говорила; к так себе относились: сибарит и танцевальный учитель; к
гадким: две неопределенные личности.
Постояльцы, с своей стороны, именовали Татьяну Ивановну: почтеннейшая.
Выйдя из своей комнаты, Татьяна Ивановна подошла к первому нумеру, то есть к
сибариту.
- Что, можно? - спросила она, приотворив немного двери.
- Можно, - отвечал голос изнутри.
- Да вы в постели?
- То есть я на кровати.
- Ну, так прикройтесь.
- Войдите, прикрылся.
Для объяснения такого рода переговоров я должен здесь заметить, что
малоросс, несмотря на громкое титло сибарита, имел не совсем полный комплект
утренних и ночных принадлежностей человека. Они ограничивались одною
ваточною шинелью, которую он обыкновенно подстилал под себя, не прикрывая
себя сверху ничем.
Несмотря на уверения постояльца, что он прикрылся, девица Замшева не
верила и входила в комнату, стараясь быть к кровати жильца спиною, и в том
же самом положении начинала с ним вести дальнейшие переговоры.
- Я к вам.
- А что?
- Нет ли у вас денег?
- Увы! Татьяна Ивановна, совершенно нет.
- Да как же мне-то делать?
- Не знаю, моя почтен
угольным порошком, выполоскала их потом и вслед за тем принялась обмывать
руки, лицо и даже грудь. Почти целое ведро было издержано на омовение ее
сорокалетних прелестей, которые потом, как водится, были старательно обтерты
полотенцем, а кухарка отослана к исполнению ее прямых обязанностей.
Оставшись одна, Татьяна Ивановна принялась убирать волосы. Приведя голову в
порядок, она вынула из комода пузырек с белою жидкостью и начала оною
натирать лицо, руки и шею; далее, вынув из того же комода ящичек с красным
порошком, слегка покрыла им щеки. Украсив таким образом свое лицо и возложив
на себя известное число юбок, Татьяна Ивановна, наконец, надела свое
холстинковое, почти новенькое платье, и - странное дело, что значит женский
туалет! Перед вами как будто появилась другая женщина; не говоря уже о том,
что рябины разгладились, стали гораздо незаметнее, что цвет лица сделался
совершенно другой, что самая худоба стана пополнела, но даже коса, этот
мышиный хвост сделался гораздо толще, роскошнее и весьма красиво сложился в
нечто вроде корзинки.
Одевшись совершенно, Татьяна Ивановна намеревалась приступить к подвигу
хождения по нумерам для собирания денег с своих постояльцев.
Из последующих сцен мы убедимся, что это был действительно подвиг,
подвиг трудный и редко сопровождающийся должным успехом. В эпоху
предпринятого мною рассказа у девицы Замшевой постояльцами были: какой-то
малоросс, человек еще молодой, который первоначально всякий день куда-то
уходил, но вот уже другой месяц сидел все или, точнее сказать, лежал дома,
хотя и был совершенно здоров, за что Татьяной Ивановной и прозван был
сибаритом; другие постояльцы: музыкант, старый помещик, две неопределенные
личности, танцевальный учитель, с полгода болевший какою-то хроническою
болезнью, и, наконец, молодой помещик Хозаров. Татьяна Ивановна, как могли
мы заметить из предыдущего ее разговора в отношении обеда с кухаркою,
неодинаким образом третировала своих постояльцев. Она разделяла их на три
класса: на милашек, на так себе и на гадких. К числу милашек принадлежали:
двое помещиков и музыкант, который был, впрочем, тайный милашка, и о нем она
даже мало говорила; к так себе относились: сибарит и танцевальный учитель; к
гадким: две неопределенные личности.
Постояльцы, с своей стороны, именовали Татьяну Ивановну: почтеннейшая.
Выйдя из своей комнаты, Татьяна Ивановна подошла к первому нумеру, то есть к
сибариту.
- Что, можно? - спросила она, приотворив немного двери.
- Можно, - отвечал голос изнутри.
- Да вы в постели?
- То есть я на кровати.
- Ну, так прикройтесь.
- Войдите, прикрылся.
Для объяснения такого рода переговоров я должен здесь заметить, что
малоросс, несмотря на громкое титло сибарита, имел не совсем полный комплект
утренних и ночных принадлежностей человека. Они ограничивались одною
ваточною шинелью, которую он обыкновенно подстилал под себя, не прикрывая
себя сверху ничем.
Несмотря на уверения постояльца, что он прикрылся, девица Замшева не
верила и входила в комнату, стараясь быть к кровати жильца спиною, и в том
же самом положении начинала с ним вести дальнейшие переговоры.
- Я к вам.
- А что?
- Нет ли у вас денег?
- Увы! Татьяна Ивановна, совершенно нет.
- Да как же мне-то делать?
- Не знаю, моя почтен