от
Сверстова, он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним
только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро
Антип Ильич приносил от обедни.
Ответ своему другу Егор Егорыч написал в тот же день, и он был
следующего содержания:
"Сердечно-любимый брат!
Вы не ошиблись, что я поспешу к Вам на помощь и приму Вас к себе с
распростертыми объятиями, о чем мне, сознаюсь теперь с великим стыдом,
приходило неоднократно на мысль; но недостаточно еще, видно, воспитанное во
мне соболезнование о ближнем, тем паче о таком ближнем, как Вы, рассеивало
мое духовное представление о Вашем житье-бытье и не делало удара на мою волю
нашим братским молотком. Дивлюсь тому и укоряю себя еще более, что я
самолично, хотя и не служу, но зрю всюду вокруг себя и ведаю Ваши служебные
раны. Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня Вам
и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с того момента,
как я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы называете меня
Вашим солнцем, так и я Вас именую взаимно тем же оживляющим светилом, на
подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами, осветить и
умиротворить мою бедствующую и грешную душу. Я завтра же уезжаю в
Кузьмищево.
Firma rupes"
Как сказал Егор Егорыч в своем письме, так и сделал, и на другой день
действительно ускакал в свое Кузьмищево.
VIII
На масленице губернское общество было взволновано известием о новом
официальном бале, который намерен был дать сенатор обществу за оказанное ему
гостеприимство. Дамы, разумеется, прежде всего обеспокоились о нарядах
своих, ради которых, не без мелодраматических сцен, конечно, принялись
опустошать карманы своих супругов или родителей, а мужчины больше толковали
о том, кто был именно приглашен сенатором и кто нет, и по точному счету
оказалось, что приглашенные были по преимуществу лица, не враждовавшие
против губернатора, а враги его, напротив, почти все были не позваны.
Губернский предводитель, впрочем, был одним из первых, получивших
приглашение. Съезд назначен был к девяти часам. Раньше других на бал приехал
губернатор и не с семейством своим, а с племянницей - m-me Клавской,
разодетой, по тогдашнему времени, шикознейшим{76} образом. Сенатор встречал
гостей своих у входных дверей в танцевальную залу, приветствуя с большим
тактом и тонким отличием каждого. Губернатору, например, он изъявил
сожаление, что супруга того не приехала, вероятно, по нездоровью. В ответ на
это губернатор что-то такое промычал. Перед Клавской граф склонил голову и
проговорил:
- Вы сегодня прелестнее, чем когда-либо!
M-me Клавская ответила ему нежной улыбкой и величественно пошла по
зале, помахивая опахалом на свою немножко чересчур раскрытую грудь, и для
чего она это делала - неизвестно, потому что в зале даже было холодновато.
Ченцов появился на бале одновременно с молодыми сенаторскими чиновниками,
разодетыми как лондонские денди. Он сам, не менее франтовато одетый и более
всех молодцеватый и видный, был с ними со всеми на "ты", называя их
несколько покровительственным тоном "архивными юношами", причем те, будучи
чистокровными петербур
Сверстова, он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним
только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро
Антип Ильич приносил от обедни.
Ответ своему другу Егор Егорыч написал в тот же день, и он был
следующего содержания:
"Сердечно-любимый брат!
Вы не ошиблись, что я поспешу к Вам на помощь и приму Вас к себе с
распростертыми объятиями, о чем мне, сознаюсь теперь с великим стыдом,
приходило неоднократно на мысль; но недостаточно еще, видно, воспитанное во
мне соболезнование о ближнем, тем паче о таком ближнем, как Вы, рассеивало
мое духовное представление о Вашем житье-бытье и не делало удара на мою волю
нашим братским молотком. Дивлюсь тому и укоряю себя еще более, что я
самолично, хотя и не служу, но зрю всюду вокруг себя и ведаю Ваши служебные
раны. Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня Вам
и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с того момента,
как я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы называете меня
Вашим солнцем, так и я Вас именую взаимно тем же оживляющим светилом, на
подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами, осветить и
умиротворить мою бедствующую и грешную душу. Я завтра же уезжаю в
Кузьмищево.
Firma rupes"
Как сказал Егор Егорыч в своем письме, так и сделал, и на другой день
действительно ускакал в свое Кузьмищево.
VIII
На масленице губернское общество было взволновано известием о новом
официальном бале, который намерен был дать сенатор обществу за оказанное ему
гостеприимство. Дамы, разумеется, прежде всего обеспокоились о нарядах
своих, ради которых, не без мелодраматических сцен, конечно, принялись
опустошать карманы своих супругов или родителей, а мужчины больше толковали
о том, кто был именно приглашен сенатором и кто нет, и по точному счету
оказалось, что приглашенные были по преимуществу лица, не враждовавшие
против губернатора, а враги его, напротив, почти все были не позваны.
Губернский предводитель, впрочем, был одним из первых, получивших
приглашение. Съезд назначен был к девяти часам. Раньше других на бал приехал
губернатор и не с семейством своим, а с племянницей - m-me Клавской,
разодетой, по тогдашнему времени, шикознейшим{76} образом. Сенатор встречал
гостей своих у входных дверей в танцевальную залу, приветствуя с большим
тактом и тонким отличием каждого. Губернатору, например, он изъявил
сожаление, что супруга того не приехала, вероятно, по нездоровью. В ответ на
это губернатор что-то такое промычал. Перед Клавской граф склонил голову и
проговорил:
- Вы сегодня прелестнее, чем когда-либо!
M-me Клавская ответила ему нежной улыбкой и величественно пошла по
зале, помахивая опахалом на свою немножко чересчур раскрытую грудь, и для
чего она это делала - неизвестно, потому что в зале даже было холодновато.
Ченцов появился на бале одновременно с молодыми сенаторскими чиновниками,
разодетыми как лондонские денди. Он сам, не менее франтовато одетый и более
всех молодцеватый и видный, был с ними со всеми на "ты", называя их
несколько покровительственным тоном "архивными юношами", причем те, будучи
чистокровными петербур