оложением.
- Касательно амура? - спросил Сверстов.
- Да, - подтвердила gnadige Frau, всегда обыкновенно медленнее мужа и
не сразу понимавшая вещи.
- Но к кому же? - поинтересовался тот.
- Вероятно, - начала gnadige Frau, произнося слова секретнейшим
шепотом, - ты помнишь, что Егор Егорыч, читая письмо Углакова, упоминал о
каком-то Пьере...
- Так, так, так!.. - затараторил Сверстов. - Вот где раки зимуют!
- Но, конечно, если тут и любовь, то в самом благородном смысле, -
поспешила добавить gnadige Frau.
- Разумеется! - не отвергнул Сверстов и затем, вздохнув, проговорил: -
Что делать? Закон природы, иже не прейдеши!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
Город, где Аггей Никитич пребывал исправником, был самый большой и
зажиточный из всех уездных городов описываемой мною губернии. Стоял он на
берегу весьма значительного озера и был раскидан частию по узкой долине,
прилегающей к самому озеру, а частию по горам, тут же сразу круто
начинающимся. По долине этой тянулась главная улица города, на которой
красовалось десятка полтора каменных домов, а в конце ее грозно выглядывал
острог с толстыми железными решетками в окнах и с стоявшими в нескольких
местах часовыми. В остроге этом в настоящее время были заключены Аггеем
Никитичем Тулузов, а также и управляющий его, Савелий Власьев. Вообще Аггей
Никитич держал себя в службе довольно непонятно для всех других чиновников:
место его, по своей доходности с разных статей - с раскольников, с
лесопромышленников, с рыбаков на черную снасть, - могло считаться золотым
дном и, пожалуй бы, не уступало даже месту губернского почтмейстера, но вся
эта благодать была не для Аггея Никитича; он со своей службы получал только
жалованье да несколько сот рублей за земских лошадей, которых ему не
доставляли натурой, платя взамен того деньги. В смысле бескорыстия и
прирожденной честности Аггей Никитич совершенно походил на Сверстова, с тою
лишь разницей, что доктор был неряхою в одежде, а Аггей Никитич очень любил
пофрантить; но зато Сверстов расходовался на водку и на съедомое, Аггей же
Никитич мог есть что угодно и сколько угодно: много и мало! До какой степени
пагубно и разрушительно действовало на Миропу Дмитриевну бескорыстие ее мужа
- сказать невозможно: она подурнела, поседела, лишилась еще двух - трех
зубов, вместо которых купить вставные ей было будто бы не на что да и негде,
так что всякий раз, выезжая куда-нибудь, она залепляла пустые места между
зубами белым воском, очень искусно придавая ему форму зуба; освежающие
притиранья у местных продавцов тоже были таковы, что даже молодые мещанки,
которые были поумнее, их не употребляли. Перенося все эти лишения, Миропа
Дмитриевна весьма справедливо в мыслях своих уподобляла себя человеку,
который стоит по горло в воде, жаждет пить и ни капли не может проглотить
этой воды, потому что Аггей Никитич, несмотря на свое ротозейство, сумел,
однако, прекратить всякие пути для достижения Миропою Дмитриевною главной
цели ее жизни; только в последнее время она успела открыть маленькую лазейку
для себя, и то произошло отчасти случайно. За какие-нибудь полгода перед тем
к ним в город прибыл новый откупщик, Рамзаев, которому, собственно, Тулузов
передал этот уезд на откуп от себя. Откупщик сей был полу
- Касательно амура? - спросил Сверстов.
- Да, - подтвердила gnadige Frau, всегда обыкновенно медленнее мужа и
не сразу понимавшая вещи.
- Но к кому же? - поинтересовался тот.
- Вероятно, - начала gnadige Frau, произнося слова секретнейшим
шепотом, - ты помнишь, что Егор Егорыч, читая письмо Углакова, упоминал о
каком-то Пьере...
- Так, так, так!.. - затараторил Сверстов. - Вот где раки зимуют!
- Но, конечно, если тут и любовь, то в самом благородном смысле, -
поспешила добавить gnadige Frau.
- Разумеется! - не отвергнул Сверстов и затем, вздохнув, проговорил: -
Что делать? Закон природы, иже не прейдеши!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
Город, где Аггей Никитич пребывал исправником, был самый большой и
зажиточный из всех уездных городов описываемой мною губернии. Стоял он на
берегу весьма значительного озера и был раскидан частию по узкой долине,
прилегающей к самому озеру, а частию по горам, тут же сразу круто
начинающимся. По долине этой тянулась главная улица города, на которой
красовалось десятка полтора каменных домов, а в конце ее грозно выглядывал
острог с толстыми железными решетками в окнах и с стоявшими в нескольких
местах часовыми. В остроге этом в настоящее время были заключены Аггеем
Никитичем Тулузов, а также и управляющий его, Савелий Власьев. Вообще Аггей
Никитич держал себя в службе довольно непонятно для всех других чиновников:
место его, по своей доходности с разных статей - с раскольников, с
лесопромышленников, с рыбаков на черную снасть, - могло считаться золотым
дном и, пожалуй бы, не уступало даже месту губернского почтмейстера, но вся
эта благодать была не для Аггея Никитича; он со своей службы получал только
жалованье да несколько сот рублей за земских лошадей, которых ему не
доставляли натурой, платя взамен того деньги. В смысле бескорыстия и
прирожденной честности Аггей Никитич совершенно походил на Сверстова, с тою
лишь разницей, что доктор был неряхою в одежде, а Аггей Никитич очень любил
пофрантить; но зато Сверстов расходовался на водку и на съедомое, Аггей же
Никитич мог есть что угодно и сколько угодно: много и мало! До какой степени
пагубно и разрушительно действовало на Миропу Дмитриевну бескорыстие ее мужа
- сказать невозможно: она подурнела, поседела, лишилась еще двух - трех
зубов, вместо которых купить вставные ей было будто бы не на что да и негде,
так что всякий раз, выезжая куда-нибудь, она залепляла пустые места между
зубами белым воском, очень искусно придавая ему форму зуба; освежающие
притиранья у местных продавцов тоже были таковы, что даже молодые мещанки,
которые были поумнее, их не употребляли. Перенося все эти лишения, Миропа
Дмитриевна весьма справедливо в мыслях своих уподобляла себя человеку,
который стоит по горло в воде, жаждет пить и ни капли не может проглотить
этой воды, потому что Аггей Никитич, несмотря на свое ротозейство, сумел,
однако, прекратить всякие пути для достижения Миропою Дмитриевною главной
цели ее жизни; только в последнее время она успела открыть маленькую лазейку
для себя, и то произошло отчасти случайно. За какие-нибудь полгода перед тем
к ним в город прибыл новый откупщик, Рамзаев, которому, собственно, Тулузов
передал этот уезд на откуп от себя. Откупщик сей был полу