ительно думал о
Сусанне Николаевне и беспрестанно взглядывал на нее; она хоть и не смотрела
на него, но чувствовала это и была мучима тайным стыдом: при всей тяжести
настоящего ее горя, она не переставала думать об Углакове. Музою же овладела
главным образом мысль, что в отношении матери своей она всегда была дурной
дочерью, так что иногда по целым месяцам, особенно после выхода замуж, не
вспоминала даже о ней.
Сусанна Николаевна, впрочем, не оставила своей мысли ехать похоронить
мать и на другой же день опять-таки приступила к Егору Егорычу с просьбой
отпустить ее в Кузьмищево. Напрасно он почти с запальчивостью ей возражал:
- Это бессмыслица!.. Юлия Матвеевна, конечно, теперь похоронена...
Письмо шло к нам целую неделю.
- Не похоронена, - упорно возражала Сусанна Николаевна, - gnadige Frau
понимает меня и знает, как бы я желала быть на похоронах матери.
Спор такого рода, конечно, кончился бы тем, что Егор Егорыч, по своей
любви к Сусанне Николаевне, уступил ей и сам даже поехал бы с ней; но вдруг,
совершенно неожиданно для всех, явился прискакавший в Москву на курьерских
Сверстов. Во всей его фигуре виднелось утомление, а в глазах досада; между
тем он старался казаться спокойным и даже беспечным.
- Что такое? Опять еще что-нибудь случилось? - воскликнул Егор Егорыч,
начинавший окончательно терять свойственное ему величие духа.
- А мать похоронена? - подхватила и Сусанна Николаевна.
- Третьего дня! - отвечал ей Сверстов.
- Зачем же вы не подождали меня? - спросила его с укором Сусанна
Николаевна.
- Разлагаться очень начала... Вы, барыни, этого не понимаете...
Промедли еще день, так из гроба лужи бы потекли... Как это можно?! - отвечал
ей со строгостью Сверстов.
- Я ей то же говорил! - воскликнул Егор Егорыч.
Затем со стороны дам последовали вопросы: как старушка умерла, не
говорила ли она чего, не завещала ли чего-нибудь?
- Умерла отлично, как следует умереть старому организму... тихо,
покойно, без страданий, - выдумывал для успокоения своих друзей Сверстов.
Но тут вошел Антип Ильич и снова объявил, что начинается панихида.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился:
все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой собаки имел обыкновение
кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на
несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о
чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с ним вдвоем.
- Я не говорил при Сусанне Николаевне, но я не был при смерти старушки,
а находился в это время за триста верст от Кузьмищева, у Аггея Никитича.
- У Зверева? - переспросил с оттенком беспокойства Егор Егорыч. - По
какому поводу?
- По такому, - отвечал Сверстов, - что он вызвал меня по делу Тулузова,
по которому черт знает что творится здесь в Москве!
- Что такое? - снова спросил Егор Егорыч с возрастающим беспокойством.
- А вот что-с, - принялся объяснять Сверстов. - На посланные Аггеем
Никитичем господину Тулузову вопросные пункты тот учинил полное
запирательство и в доказательство того, что он Тулузов, представил троих
свидетелей, которые под присягой показали, что они всегда лично его знали
под именем Тулузова, а также знали и его родителей... Хорошо?
- Хорошо! - похвалил Егор Егорыч, рассмеявшись саркастически.
- Недурн
Сусанне Николаевне и беспрестанно взглядывал на нее; она хоть и не смотрела
на него, но чувствовала это и была мучима тайным стыдом: при всей тяжести
настоящего ее горя, она не переставала думать об Углакове. Музою же овладела
главным образом мысль, что в отношении матери своей она всегда была дурной
дочерью, так что иногда по целым месяцам, особенно после выхода замуж, не
вспоминала даже о ней.
Сусанна Николаевна, впрочем, не оставила своей мысли ехать похоронить
мать и на другой же день опять-таки приступила к Егору Егорычу с просьбой
отпустить ее в Кузьмищево. Напрасно он почти с запальчивостью ей возражал:
- Это бессмыслица!.. Юлия Матвеевна, конечно, теперь похоронена...
Письмо шло к нам целую неделю.
- Не похоронена, - упорно возражала Сусанна Николаевна, - gnadige Frau
понимает меня и знает, как бы я желала быть на похоронах матери.
Спор такого рода, конечно, кончился бы тем, что Егор Егорыч, по своей
любви к Сусанне Николаевне, уступил ей и сам даже поехал бы с ней; но вдруг,
совершенно неожиданно для всех, явился прискакавший в Москву на курьерских
Сверстов. Во всей его фигуре виднелось утомление, а в глазах досада; между
тем он старался казаться спокойным и даже беспечным.
- Что такое? Опять еще что-нибудь случилось? - воскликнул Егор Егорыч,
начинавший окончательно терять свойственное ему величие духа.
- А мать похоронена? - подхватила и Сусанна Николаевна.
- Третьего дня! - отвечал ей Сверстов.
- Зачем же вы не подождали меня? - спросила его с укором Сусанна
Николаевна.
- Разлагаться очень начала... Вы, барыни, этого не понимаете...
Промедли еще день, так из гроба лужи бы потекли... Как это можно?! - отвечал
ей со строгостью Сверстов.
- Я ей то же говорил! - воскликнул Егор Егорыч.
Затем со стороны дам последовали вопросы: как старушка умерла, не
говорила ли она чего, не завещала ли чего-нибудь?
- Умерла отлично, как следует умереть старому организму... тихо,
покойно, без страданий, - выдумывал для успокоения своих друзей Сверстов.
Но тут вошел Антип Ильич и снова объявил, что начинается панихида.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился:
все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой собаки имел обыкновение
кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на
несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о
чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с ним вдвоем.
- Я не говорил при Сусанне Николаевне, но я не был при смерти старушки,
а находился в это время за триста верст от Кузьмищева, у Аггея Никитича.
- У Зверева? - переспросил с оттенком беспокойства Егор Егорыч. - По
какому поводу?
- По такому, - отвечал Сверстов, - что он вызвал меня по делу Тулузова,
по которому черт знает что творится здесь в Москве!
- Что такое? - снова спросил Егор Егорыч с возрастающим беспокойством.
- А вот что-с, - принялся объяснять Сверстов. - На посланные Аггеем
Никитичем господину Тулузову вопросные пункты тот учинил полное
запирательство и в доказательство того, что он Тулузов, представил троих
свидетелей, которые под присягой показали, что они всегда лично его знали
под именем Тулузова, а также знали и его родителей... Хорошо?
- Хорошо! - похвалил Егор Егорыч, рассмеявшись саркастически.
- Недурн