-иностранцы -- отдал мучительную дань осенним
краскам -- "chapelle ardente de feuilles aux tons violents"
("Часовня из огнецветных листьев" (франц.).) как
выпелось y него,-- и единственный, кто запомнил романс от
начала до конца, был мой брат, непривлекательный тогда увалень
в очках, которого Василий Иванович едва замечал и который за
смертью не может ныне помочь мне восстановить забытые мною
слова.
L'air transparent fait monter de la plajne...--
(Прозрачный воздух доносит с равнины... {франц.))
высоким тенором пел Василий Иванович, приехавший к
завтраку, а пока что присевший у белого рояля, наполовину
отраженного в палевом паркете вырской гостиной,-- и ежели я, со
своей рампеткой из зеленой кисеи, шел в эту минуту домой через
парк (вдоль которого по ломаной линии молодого ельника только
что пронесся ассирийский профиль дядиного кучера,-- бархатный
бюст, малиновые рукава,-- и дядино канотье) ужасно жалобные и
переливчатые звуки:
Un vol de tourterelles strie le ciel tendre,
Les chrysanthиmes se parent pour la Toussaint.
( Голубиная стая штрихует нежное небо,
Хризантемы наряжаются к празднику Всех Святых...
(франц.).)
доплывали до меня в петлистых тенях дышащей в такт аллеи,
и в ее конце открывался мне красный песок садовой площадки с
углом зеленой усадьбы, из бокового окна которой, как из раны,
лилась эта музыка, это пенье.
8
Заклинать и оживлять былое я научился Бог весть в какие
ранние годы -- еще тогда, когда в сущности никакого былого и не
было. Эта страстная энергия памяти не лишена, мне кажется,
патологической подоплеки -- уж чересчур ярко воспроизводятся в
наполненном солнцем мозгу разноцветные стекла веранды, и гонг,
зовущий к завтраку, и то, что всегда тронешь проходя --
пружинистое круглое место в голубом сукне карточного столика,
которое при нажатии большого пальца с приятной спазмой
мгновенно выгоняет тайный ящичек, где лежат красные и зеленые
фишки и какой-то ключик, отделенный навеки от всеми забытого,
может быть и тогда уже не существовавшего замка. Полагаю, кроме
того, что моя способность держать при себе прошлое -- черта
наследственная. Она была и у Рукавишниковых и у Набоковых. Было
одно место в лесу на одной из старых троп в Батово, и был там
мосток через ручей, и было подгнившее бревно с края, и была
точка на этом бревне, где пятого по старому календарю августа
1883 года вдруг села, раскрыла шелковисто-багряные с павлиньими
глазками крылья и была поймана ловким немцем-гувернером этих
предыдущих набоковских мальчиков исключительно редко
попадавшаяся в наших краях ванесса. Отец мой как-то даже
горячился, когда мы с ним задерживались на этом мостике, и он
перебирал и разыгрывал всю сцену сначала, как бабочка сидела
дыша, как ни он, ни братья не решались ударить рампеткой и как
в напряженной тишине немец ощупью выбирал у него из рук сачок,
не сводя глаз с благородного насекомого.
На адриатической вилле, которую летом 1904 года мы делили
с Петерсонами (я узнаю ее до сих пор по большой белой башне на
видовых открытках Аббации), предаваясь мечтам во время сиесты,
при спущенных шторах, в детской моей постели, я бывало
поворачивался на живот,--и старательно, любовно, безнадежно, с
художественным совершенством в подробностях (трудно совместимым
с нелепо
краскам -- "chapelle ardente de feuilles aux tons violents"
("Часовня из огнецветных листьев" (франц.).) как
выпелось y него,-- и единственный, кто запомнил романс от
начала до конца, был мой брат, непривлекательный тогда увалень
в очках, которого Василий Иванович едва замечал и который за
смертью не может ныне помочь мне восстановить забытые мною
слова.
L'air transparent fait monter de la plajne...--
(Прозрачный воздух доносит с равнины... {франц.))
высоким тенором пел Василий Иванович, приехавший к
завтраку, а пока что присевший у белого рояля, наполовину
отраженного в палевом паркете вырской гостиной,-- и ежели я, со
своей рампеткой из зеленой кисеи, шел в эту минуту домой через
парк (вдоль которого по ломаной линии молодого ельника только
что пронесся ассирийский профиль дядиного кучера,-- бархатный
бюст, малиновые рукава,-- и дядино канотье) ужасно жалобные и
переливчатые звуки:
Un vol de tourterelles strie le ciel tendre,
Les chrysanthиmes se parent pour la Toussaint.
( Голубиная стая штрихует нежное небо,
Хризантемы наряжаются к празднику Всех Святых...
(франц.).)
доплывали до меня в петлистых тенях дышащей в такт аллеи,
и в ее конце открывался мне красный песок садовой площадки с
углом зеленой усадьбы, из бокового окна которой, как из раны,
лилась эта музыка, это пенье.
8
Заклинать и оживлять былое я научился Бог весть в какие
ранние годы -- еще тогда, когда в сущности никакого былого и не
было. Эта страстная энергия памяти не лишена, мне кажется,
патологической подоплеки -- уж чересчур ярко воспроизводятся в
наполненном солнцем мозгу разноцветные стекла веранды, и гонг,
зовущий к завтраку, и то, что всегда тронешь проходя --
пружинистое круглое место в голубом сукне карточного столика,
которое при нажатии большого пальца с приятной спазмой
мгновенно выгоняет тайный ящичек, где лежат красные и зеленые
фишки и какой-то ключик, отделенный навеки от всеми забытого,
может быть и тогда уже не существовавшего замка. Полагаю, кроме
того, что моя способность держать при себе прошлое -- черта
наследственная. Она была и у Рукавишниковых и у Набоковых. Было
одно место в лесу на одной из старых троп в Батово, и был там
мосток через ручей, и было подгнившее бревно с края, и была
точка на этом бревне, где пятого по старому календарю августа
1883 года вдруг села, раскрыла шелковисто-багряные с павлиньими
глазками крылья и была поймана ловким немцем-гувернером этих
предыдущих набоковских мальчиков исключительно редко
попадавшаяся в наших краях ванесса. Отец мой как-то даже
горячился, когда мы с ним задерживались на этом мостике, и он
перебирал и разыгрывал всю сцену сначала, как бабочка сидела
дыша, как ни он, ни братья не решались ударить рампеткой и как
в напряженной тишине немец ощупью выбирал у него из рук сачок,
не сводя глаз с благородного насекомого.
На адриатической вилле, которую летом 1904 года мы делили
с Петерсонами (я узнаю ее до сих пор по большой белой башне на
видовых открытках Аббации), предаваясь мечтам во время сиесты,
при спущенных шторах, в детской моей постели, я бывало
поворачивался на живот,--и старательно, любовно, безнадежно, с
художественным совершенством в подробностях (трудно совместимым
с нелепо