ой. И пытаясь найти верное имя для этого Вселенского
Разума, для Первопричины, или Абсолюта, или Природы, я признаю, что
первенство принадлежит имени Божию.
Строка 550: Мистический нес вздор
Я должен сказать кое-что касательно более раннего примечания (к строке
12). Ученость и совестливость долго им занимались, и ныне я думаю,
что две строки, помещенные в том примечании, искажены и измараны поспешной
мечтательностью суждения. Только там, один-единственный раз во все то время,
что я пишу этот многотрудный комментарий, разочарование и обида довели меня
до порога подлога. Я вынужден просить читателя пренебречь приведенными там
строками (в которых, боюсь, и размер-то мной восстановлен неверно). Я мог бы
вычеркнуть их перед отдачей в печать, но тогда придется перерабатывать все
примечание или, по крайности, значительную его часть, а у меня времени нет
на подобные глупости.
Строки 557-558: Как отыскать в удушьи и в тумане янтарный нежный шар,
Страну Желаний
Лучший куплет во всей этой Песни.
Строка 576: другая
Я далек от того, чтобы намекать на существованье какой-то другой
женщины в жизни моего друга. Он смирно играл роль образцового мужа,
навязанную ему захолустными поклонниками, а кроме того, -- смертельно боялся
жены. Не раз приходилось мне одергивать сплетников, которые связывали имя
поэта с именем одной его студентки (смотри "Предисловие"). В
последнее время американские романисты, состоящие в большинстве членами
Соединенного факультета английской литературы, который, с какой стороны ни
взгляни, пропитан литературной одаренностью, фрейдистскими выдумками и
постыдной гетеросексуальной похотью гораздо пуще, чем весь прочий свет,
заездили эту тему до изнурения, -- и потому я навряд ли решусь на тягостную
церемонию представления вам сей юной особы. Да я и знал-то ее едва-едва.
Пригласил однажды к себе, -- скоротать вечерок с Шейдами, -- единственно
ради опровержения всех этих слухов; что очень кстати напомнило мне о
необходимости сказать нечто по поводу удивительного ритуала обмена
приглашениями, бытующего в унылом Нью-Вае.
Справившись в моем дневничке, я выяснил, что за пять месяцев близости с
Шейдами меня приглашали к их столу только три раза. Посвящение состоялось в
субботу, 14 марта, -- в тот раз я у них обедал, при чем присутствовали:
Натточдаг (с которым я всякий день видался в его кабинете), профессор по
кафедре музыки Гордон (этот полностью завладел разговором), заведующий
кафедрой русского языка и литературы (водевильный педант, о котором чем
меньше скажешь, тем будет и лучше) и три-четыре взаимозаменяемых дамы, одна
из которых (миссис Гордон, коли не ошибаюсь) пребывала в интересном
положении, а другая, вовсе мне неведомая, вследствие несчастного
послеобеденного распределения кресел, не переставая, с восьми до
одиннадцати, говорила со мной, а вернее сказать -- в меня. На следующем
приеме, -- то был менее представительный, но никак не более уютный souper,
-- в субботу 23 мая, присутствовали Мильтон Стоун (новый библиотекарь, с
которым Шейд до полуночи рассуждал о классификации некоторых документов,
касающихся Вордсмита), старый, добрый Натточдаг (с которым я продолжал
видеться каждодневно) и небезуханная француженка (снабдившая меня
исчерпывающими сведениями о
Разума, для Первопричины, или Абсолюта, или Природы, я признаю, что
первенство принадлежит имени Божию.
Строка 550: Мистический нес вздор
Я должен сказать кое-что касательно более раннего примечания (к строке
12). Ученость и совестливость долго им занимались, и ныне я думаю,
что две строки, помещенные в том примечании, искажены и измараны поспешной
мечтательностью суждения. Только там, один-единственный раз во все то время,
что я пишу этот многотрудный комментарий, разочарование и обида довели меня
до порога подлога. Я вынужден просить читателя пренебречь приведенными там
строками (в которых, боюсь, и размер-то мной восстановлен неверно). Я мог бы
вычеркнуть их перед отдачей в печать, но тогда придется перерабатывать все
примечание или, по крайности, значительную его часть, а у меня времени нет
на подобные глупости.
Строки 557-558: Как отыскать в удушьи и в тумане янтарный нежный шар,
Страну Желаний
Лучший куплет во всей этой Песни.
Строка 576: другая
Я далек от того, чтобы намекать на существованье какой-то другой
женщины в жизни моего друга. Он смирно играл роль образцового мужа,
навязанную ему захолустными поклонниками, а кроме того, -- смертельно боялся
жены. Не раз приходилось мне одергивать сплетников, которые связывали имя
поэта с именем одной его студентки (смотри "Предисловие"). В
последнее время американские романисты, состоящие в большинстве членами
Соединенного факультета английской литературы, который, с какой стороны ни
взгляни, пропитан литературной одаренностью, фрейдистскими выдумками и
постыдной гетеросексуальной похотью гораздо пуще, чем весь прочий свет,
заездили эту тему до изнурения, -- и потому я навряд ли решусь на тягостную
церемонию представления вам сей юной особы. Да я и знал-то ее едва-едва.
Пригласил однажды к себе, -- скоротать вечерок с Шейдами, -- единственно
ради опровержения всех этих слухов; что очень кстати напомнило мне о
необходимости сказать нечто по поводу удивительного ритуала обмена
приглашениями, бытующего в унылом Нью-Вае.
Справившись в моем дневничке, я выяснил, что за пять месяцев близости с
Шейдами меня приглашали к их столу только три раза. Посвящение состоялось в
субботу, 14 марта, -- в тот раз я у них обедал, при чем присутствовали:
Натточдаг (с которым я всякий день видался в его кабинете), профессор по
кафедре музыки Гордон (этот полностью завладел разговором), заведующий
кафедрой русского языка и литературы (водевильный педант, о котором чем
меньше скажешь, тем будет и лучше) и три-четыре взаимозаменяемых дамы, одна
из которых (миссис Гордон, коли не ошибаюсь) пребывала в интересном
положении, а другая, вовсе мне неведомая, вследствие несчастного
послеобеденного распределения кресел, не переставая, с восьми до
одиннадцати, говорила со мной, а вернее сказать -- в меня. На следующем
приеме, -- то был менее представительный, но никак не более уютный souper,
-- в субботу 23 мая, присутствовали Мильтон Стоун (новый библиотекарь, с
которым Шейд до полуночи рассуждал о классификации некоторых документов,
касающихся Вордсмита), старый, добрый Натточдаг (с которым я продолжал
видеться каждодневно) и небезуханная француженка (снабдившая меня
исчерпывающими сведениями о