приказаний и
колебаний, но в настоящую минуту она так была оскорблена тем, кого любила, и
так унижена была этою любовью даже в собственных глазах своих, что решиться
ей было трудно. Но, кроме оскорбления, примешалось и новое обстоятельство,
которого я и подозревать не мог.
- Ты слышал, вся эта молодежь с Петербургской вчера арестована? -
прибавил вдруг Версилов.
- Как? Дергачев? - вскричал я.
- Да; и Васин тоже.
Я был поражен, особенно услышав о Васине.
- Да разве он в чем-нибудь замешан? Боже мой, что с ними теперь будет?
И как нарочно в то самое время, как Лиза так обвинила Васина!.. Как вы
думаете, что с ними может быть? Тут Стебельков! Клянусь вам, тут Стебельков!
- Оставим, - сказал Версилов, странно посмотрев на меня (именно так,
как смотрят на человека непонимающего и неугадывающего), - кто знает, что у
них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не про то: я слышал, ты
завтра хотел бы выйти. Не зайдешь ли к князю Сергею Петровичу?
- Первым делом; хоть, признаюсь, мне это очень тяжело. А что, вам не
надо ли передать чего?
- Нет, ничего. Я сам увижусь. Мне жаль Лизу. И что может посоветовать
ей Макар Иванович? Он сам ничего не смыслит ни в людях, ни в жизни. Вот что
еще, мой милый (он меня давно не называл "мой милый"), тут есть тоже...
некоторые молодые люди... из которых один твой бывший товарищ, Ламберт...
Мне кажется, все это - большие мерзавцы... Я только, чтоб предупредить
тебя... Впрочем, конечно, все это твое дело, и я понимаю, что не имею
права...
- Андрей Петрович, - схватил я его за руку, не подумав и почти в
вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), -
Андрей Петрович, я молчал, - ведь вы видели это, - я все молчал до сих пор,
знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не
знать никогда. Я - трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца
уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои
секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
- Ты прав, но ни слова более, умоляю тебя! - проговорил он и вышел от
меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только
прибавил к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так что я
всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.
III.
На другой день я вышел из дому, хоть и в десять часов дня, но изо всех
сил постарался уйти потихоньку, не простившись и не сказавшись; так сказать,
ускользнул. Для чего так сделал - не знаю, но если б даже мама подглядела,
что я выхожу, и заговорила со мной, то я бы ответил ей какой-нибудь злостью.
Когда я очутился на улице и дохнул уличного холодного воздуху, то так и
вздрогнул от сильнейшего ощущения - почти животного и которое я назвал бы
плотоядным. Для чего я шел, куда я шел? Это было совершенно неопределенно и
в то же время плотоядно. И страшно мне было и радостно - все вместе.
"А опачкаюсь я или не опачкаюсь сегодня?" - молодцевато подумал я про
себя, хотя слишком знал, что раз сделанный сегодняшний шаг будет уже
решительным и непоправимым на всю жизнь. Но нечего говорить загадками.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны
Павловны письмецо к смотрителю, и тот принял меня прекрасно. Не знаю,
хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но св
колебаний, но в настоящую минуту она так была оскорблена тем, кого любила, и
так унижена была этою любовью даже в собственных глазах своих, что решиться
ей было трудно. Но, кроме оскорбления, примешалось и новое обстоятельство,
которого я и подозревать не мог.
- Ты слышал, вся эта молодежь с Петербургской вчера арестована? -
прибавил вдруг Версилов.
- Как? Дергачев? - вскричал я.
- Да; и Васин тоже.
Я был поражен, особенно услышав о Васине.
- Да разве он в чем-нибудь замешан? Боже мой, что с ними теперь будет?
И как нарочно в то самое время, как Лиза так обвинила Васина!.. Как вы
думаете, что с ними может быть? Тут Стебельков! Клянусь вам, тут Стебельков!
- Оставим, - сказал Версилов, странно посмотрев на меня (именно так,
как смотрят на человека непонимающего и неугадывающего), - кто знает, что у
них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не про то: я слышал, ты
завтра хотел бы выйти. Не зайдешь ли к князю Сергею Петровичу?
- Первым делом; хоть, признаюсь, мне это очень тяжело. А что, вам не
надо ли передать чего?
- Нет, ничего. Я сам увижусь. Мне жаль Лизу. И что может посоветовать
ей Макар Иванович? Он сам ничего не смыслит ни в людях, ни в жизни. Вот что
еще, мой милый (он меня давно не называл "мой милый"), тут есть тоже...
некоторые молодые люди... из которых один твой бывший товарищ, Ламберт...
Мне кажется, все это - большие мерзавцы... Я только, чтоб предупредить
тебя... Впрочем, конечно, все это твое дело, и я понимаю, что не имею
права...
- Андрей Петрович, - схватил я его за руку, не подумав и почти в
вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), -
Андрей Петрович, я молчал, - ведь вы видели это, - я все молчал до сих пор,
знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не
знать никогда. Я - трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца
уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои
секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
- Ты прав, но ни слова более, умоляю тебя! - проговорил он и вышел от
меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только
прибавил к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так что я
всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.
III.
На другой день я вышел из дому, хоть и в десять часов дня, но изо всех
сил постарался уйти потихоньку, не простившись и не сказавшись; так сказать,
ускользнул. Для чего так сделал - не знаю, но если б даже мама подглядела,
что я выхожу, и заговорила со мной, то я бы ответил ей какой-нибудь злостью.
Когда я очутился на улице и дохнул уличного холодного воздуху, то так и
вздрогнул от сильнейшего ощущения - почти животного и которое я назвал бы
плотоядным. Для чего я шел, куда я шел? Это было совершенно неопределенно и
в то же время плотоядно. И страшно мне было и радостно - все вместе.
"А опачкаюсь я или не опачкаюсь сегодня?" - молодцевато подумал я про
себя, хотя слишком знал, что раз сделанный сегодняшний шаг будет уже
решительным и непоправимым на всю жизнь. Но нечего говорить загадками.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны
Павловны письмецо к смотрителю, и тот принял меня прекрасно. Не знаю,
хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но св