по их обыкновению, обнявшись, и Лиза,
по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича
она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень
слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему
чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Но в этот раз Макар Иванович как-то неожиданно и удивительно повернул
разговор; замечу, что Версилов и доктор очень нахмуренно разговаривали
поутру о его здоровье. Замечу тоже, что у нас в доме уже несколько дней как
приготовлялись справлять день рождения мамы, приходившийся ровно через пять
дней, и часто говорили об этом. Макар Иванович по поводу этого дня почему-то
вдруг ударился в воспоминания и припомнил детство мамы и то время, когда она
еще "на ножках не стояла". "У меня с рук не сходила, - вспоминал старик, -
бывало, и ходить учу, поставлю в уголок шага за три да и зову ее, а она-то
ко мне колыхается через комнату, и не боится, смеется, а добежит до меня,
бросится и за шею обымет. Сказки я тебе потом рассказывал, Софья Андревна;
до сказок ты у меня большая была охотница; часа по два на коленях у меня
сидит - слушает. В избе-то дивятся: "Ишь к Макару как привязалась". А то
унесу тебя в лес, отыщу малиновый куст, посажу у малины, а сам тебе
свистульки из дерева режу. Нагуляемся и назад домой на руках несу - спит
младенчик. А то раз волка испугалась, бросилась ко мне, вся трепещет, а и
никакого волка не было".
- Это я помню, - сказала мама.
- Неужто помнишь?
- Многое помню. Как только себя в жизни запомнила, с тех пор любовь и
милость вашу над собой увидела, - проникнутым голосом проговорила она и вся
вдруг вспыхнула.
Макар Иванович переждал немного:
- Простите, детки, отхожу. Ныне урок житию моему приспел. В старости
обрел утешение от всех скорбей; спасибо вам, милые.
- Полноте, Макар Иванович, голубчик, - воскликнул, несколько
встревожась, Версилов, - мне доктор давеча говорил, что вам несравненно
легче...
Мама прислушивалась испуганно.
- Ну что он знает, твой Александр Семеныч, - улыбнулся Макар Иванович,
- милый он человек, а и не более. Полноте, други, али думаете, что я
помирать боюсь? Было у меня сегодня, после утренней молитвы, такое в сердце
чувство, что уж более отсюда не выйду; сказано было. Ну и что же, да будет
благословенно имя господне; только на вас еще на всех наглядеться хочется. И
Иов многострадальный, глядя на новых своих детушек, утешался, а забыл ли
прежних, и мог ли забыть их - невозможно сие! Только с годами печаль как бы
с радостью вместе смешивается, в воздыхание светлое преобразуется. Так-то в
мире: всякая душа и испытуема и утешена. Положил я, детки, вам словечко
сказать одно, небольшое, - продолжал он с тихой, прекрасной улыбкой, которую
я никогда не забуду, и обратился вдруг ко мне: - Ты, милый, церкви святой
ревнуй, и аще позовет время - и умри за нее; да подожди, не пугайся, не
сейчас, - усмехнулся он. - Теперь ты, может быть, о сем и не думаешь, потом,
может, подумаешь. Только вот что еще: что благое делать замыслишь, то делай
для бога, а не зависти ради. Дела же своего твердо держись и не сдавай через
всякое малодушие; делай же постепенно, не бросаясь и не кидаясь; ну, вот и
все, что тебе надо. Разве только молитву приучайся творить ежедневно и
неуклонно. Я это
по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича
она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень
слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему
чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Но в этот раз Макар Иванович как-то неожиданно и удивительно повернул
разговор; замечу, что Версилов и доктор очень нахмуренно разговаривали
поутру о его здоровье. Замечу тоже, что у нас в доме уже несколько дней как
приготовлялись справлять день рождения мамы, приходившийся ровно через пять
дней, и часто говорили об этом. Макар Иванович по поводу этого дня почему-то
вдруг ударился в воспоминания и припомнил детство мамы и то время, когда она
еще "на ножках не стояла". "У меня с рук не сходила, - вспоминал старик, -
бывало, и ходить учу, поставлю в уголок шага за три да и зову ее, а она-то
ко мне колыхается через комнату, и не боится, смеется, а добежит до меня,
бросится и за шею обымет. Сказки я тебе потом рассказывал, Софья Андревна;
до сказок ты у меня большая была охотница; часа по два на коленях у меня
сидит - слушает. В избе-то дивятся: "Ишь к Макару как привязалась". А то
унесу тебя в лес, отыщу малиновый куст, посажу у малины, а сам тебе
свистульки из дерева режу. Нагуляемся и назад домой на руках несу - спит
младенчик. А то раз волка испугалась, бросилась ко мне, вся трепещет, а и
никакого волка не было".
- Это я помню, - сказала мама.
- Неужто помнишь?
- Многое помню. Как только себя в жизни запомнила, с тех пор любовь и
милость вашу над собой увидела, - проникнутым голосом проговорила она и вся
вдруг вспыхнула.
Макар Иванович переждал немного:
- Простите, детки, отхожу. Ныне урок житию моему приспел. В старости
обрел утешение от всех скорбей; спасибо вам, милые.
- Полноте, Макар Иванович, голубчик, - воскликнул, несколько
встревожась, Версилов, - мне доктор давеча говорил, что вам несравненно
легче...
Мама прислушивалась испуганно.
- Ну что он знает, твой Александр Семеныч, - улыбнулся Макар Иванович,
- милый он человек, а и не более. Полноте, други, али думаете, что я
помирать боюсь? Было у меня сегодня, после утренней молитвы, такое в сердце
чувство, что уж более отсюда не выйду; сказано было. Ну и что же, да будет
благословенно имя господне; только на вас еще на всех наглядеться хочется. И
Иов многострадальный, глядя на новых своих детушек, утешался, а забыл ли
прежних, и мог ли забыть их - невозможно сие! Только с годами печаль как бы
с радостью вместе смешивается, в воздыхание светлое преобразуется. Так-то в
мире: всякая душа и испытуема и утешена. Положил я, детки, вам словечко
сказать одно, небольшое, - продолжал он с тихой, прекрасной улыбкой, которую
я никогда не забуду, и обратился вдруг ко мне: - Ты, милый, церкви святой
ревнуй, и аще позовет время - и умри за нее; да подожди, не пугайся, не
сейчас, - усмехнулся он. - Теперь ты, может быть, о сем и не думаешь, потом,
может, подумаешь. Только вот что еще: что благое делать замыслишь, то делай
для бога, а не зависти ради. Дела же своего твердо держись и не сдавай через
всякое малодушие; делай же постепенно, не бросаясь и не кидаясь; ну, вот и
все, что тебе надо. Разве только молитву приучайся творить ежедневно и
неуклонно. Я это