мистером Астлеем по дороге.
- Он застенчив и влюбчив и уж, конечно, влюблен в вас?
- Да, он влюблен в меня, - отвечала Полина.
- И уж, конечно, он в десять раз богаче француза. Что, у француза
действительно есть что-нибудь? Не подвержено это сомнению?
- Не подвержено. У него есть какой-то chateau7. Мне еще вчера генерал
говорил об этом решительно. Ну что, довольно с вас?
--------
7 - за'мок (франц.).
- Я бы, на вашем месте, непременно вышла замуж за англичанина.
- Почему? - спросила Полина.
- Француз красивее, но он подлее; а англичанин, сверх того, что
честен, еще в десять раз богаче, - отрезал я.
- Да; но зато француз - маркиз и умнее, - ответила она наиспокойнейшим
образом.
- Да верно ли? - продолжал я по-прежнему.
- Совершенно так.
Полине ужасно не нравились мои вопросы, и я видел, что ей хотелось
разозлить меня тоном и дикостию своего ответа; я об этом ей тотчас же
сказал.
- Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж за одно
то, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вам
расплатиться.
- Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, -
отвечал я спокойно, - именно потому, что готов как угодно за них
расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.
Полина захохотала:
- Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы по
первому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячи
футов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтоб
посмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу
характер. Вы мне ненавистны, - именно тем, что я так много вам позволила, и
еще ненавистнее тем, что так мне нужны. Но покамест вы мне нужны - мне надо
вас беречь.
Она стала вставать. Она говорила с раздражением. В последнее время она
всегда кончала со мною разговор со злобою и раздражением, с настоящею
злобою.
- Позвольте вас спросить, что такое mademoiselle Blanche? - спросил я,
не желая отпустить ее без объяснения.
- Вы сами знаете, что такое mademoiselle Blanche. Больше ничего с тех
пор не прибавилось. Mademoiselle Blanche, наверно, будет генеральшей, -
разумеется, если слух о кончине бабушки подтвердится, потому что и
mademoiselle Blanche, и ее матушка, и троюродный cousin-маркиз - все очень
хорошо знают, что мы разорились.
- А генерал влюблен окончательно?
- Теперь не в этом дело. Слушайте и запомните: возьмите эти семьсот
флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше;
мне деньги во что бы ни стало теперь нужны.
Сказав это, она кликнула Наденьку и пошла к воксалу, где и
присоединилась ко всей нашей компании. Я же свернул на первую попавшуюся
дорожку влево, обдумывая и удивляясь. Меня точно в голову ударило после
приказания идти на рулетку. Странное дело: мне было о чем раздуматься, а
между тем я весь погрузился в анализ ощущений моих чувств к Полине. Право,
мне было легче в эти две недели отсутствия, чем теперь, в день возвращения,
хотя я, в дороге, и тосковал как сумасшедший, метался как угорелый, и даже
во сне поминутно видел ее пред собою. Раз (это было в Швейцарии), заснув в
вагоне, я, кажется, заговорил вслух с Полиной, чем рассмешил всех сидевших
со мной проезжих. И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И
еще раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотый
раз, о
- Он застенчив и влюбчив и уж, конечно, влюблен в вас?
- Да, он влюблен в меня, - отвечала Полина.
- И уж, конечно, он в десять раз богаче француза. Что, у француза
действительно есть что-нибудь? Не подвержено это сомнению?
- Не подвержено. У него есть какой-то chateau7. Мне еще вчера генерал
говорил об этом решительно. Ну что, довольно с вас?
--------
7 - за'мок (франц.).
- Я бы, на вашем месте, непременно вышла замуж за англичанина.
- Почему? - спросила Полина.
- Француз красивее, но он подлее; а англичанин, сверх того, что
честен, еще в десять раз богаче, - отрезал я.
- Да; но зато француз - маркиз и умнее, - ответила она наиспокойнейшим
образом.
- Да верно ли? - продолжал я по-прежнему.
- Совершенно так.
Полине ужасно не нравились мои вопросы, и я видел, что ей хотелось
разозлить меня тоном и дикостию своего ответа; я об этом ей тотчас же
сказал.
- Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж за одно
то, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вам
расплатиться.
- Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, -
отвечал я спокойно, - именно потому, что готов как угодно за них
расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.
Полина захохотала:
- Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы по
первому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячи
футов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтоб
посмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу
характер. Вы мне ненавистны, - именно тем, что я так много вам позволила, и
еще ненавистнее тем, что так мне нужны. Но покамест вы мне нужны - мне надо
вас беречь.
Она стала вставать. Она говорила с раздражением. В последнее время она
всегда кончала со мною разговор со злобою и раздражением, с настоящею
злобою.
- Позвольте вас спросить, что такое mademoiselle Blanche? - спросил я,
не желая отпустить ее без объяснения.
- Вы сами знаете, что такое mademoiselle Blanche. Больше ничего с тех
пор не прибавилось. Mademoiselle Blanche, наверно, будет генеральшей, -
разумеется, если слух о кончине бабушки подтвердится, потому что и
mademoiselle Blanche, и ее матушка, и троюродный cousin-маркиз - все очень
хорошо знают, что мы разорились.
- А генерал влюблен окончательно?
- Теперь не в этом дело. Слушайте и запомните: возьмите эти семьсот
флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше;
мне деньги во что бы ни стало теперь нужны.
Сказав это, она кликнула Наденьку и пошла к воксалу, где и
присоединилась ко всей нашей компании. Я же свернул на первую попавшуюся
дорожку влево, обдумывая и удивляясь. Меня точно в голову ударило после
приказания идти на рулетку. Странное дело: мне было о чем раздуматься, а
между тем я весь погрузился в анализ ощущений моих чувств к Полине. Право,
мне было легче в эти две недели отсутствия, чем теперь, в день возвращения,
хотя я, в дороге, и тосковал как сумасшедший, метался как угорелый, и даже
во сне поминутно видел ее пред собою. Раз (это было в Швейцарии), заснув в
вагоне, я, кажется, заговорил вслух с Полиной, чем рассмешил всех сидевших
со мной проезжих. И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И
еще раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотый
раз, о