о полячишек и им
сочувствующих французиков, что нет возможности вымолвить сло'ва, если вы
только русский.
Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня в недоумении,
не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так забылся.
- Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, - сказал французик
небрежно и презрительно.
- Я в Париже сначала поругался с одним поляком, - ответил я, - потом с
одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж часть
французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел плюнуть
в кофе монсиньора.
- Плюнуть? - спросил генерал с важным недоумением и даже осматриваясь.
Французик оглядывал меня недоверчиво.
- Точно так-с, - отвечал я. - Так как я целых два дня был убежден, что
придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим, то и
пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать
паспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом в
физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил
подождать. Я хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул "Opinion
nationale"5 и стал читать страшнейшее ругательство против России. Между тем
я слышал, как чрез соседнюю комнату кто-то прошел к монсиньору; я видел,
как мой аббат раскланивался. Я обратился к нему с прежнею просьбою; он еще
суше попросил меня опять подождать. Немного спустя вошел кто-то еще
незнакомый, но за делом, - какой-то австриец, его выслушали и тотчас же
проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; я встал, подошел к аббату
и сказал ему решительно, что так как монсиньор принимает, то может кончить
и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня с необычайным удивлением. Ему
просто непонятно стало, каким это образом смеет ничтожный русский равнять
себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, как бы радуясь, что может
меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал: "Так неужели ж
вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?" Тогда и я закричал, но
еще сильнее его: "Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашего
монсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к
нему самому".
--------
5 - "Народное мнение" (франц.).
"Как! в то же время, когда у него сидит кардинал!" - закричал аббатик,
с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставил крестом руки,
показывая вид, что скорее умрет, чем меня пропустит.
Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, "que je suis heretique et
barbare", и что мне все эти архиепископы, кардиналы, монсиньоры и проч., и
проч. - все равно. Одним словом, я показал вид, что не отстану. Аббат
поглядел на мена с бесконечною злобою, потом вырвал мой паспорт и унес его
наверх. Чрез минуту он был уже визирован. Вот-с, не угодно ли посмотреть? -
Я вынул паспорт и показал римскую визу.
- Вы это, однако же, - начал было генерал...
- Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, - заметил,
усмехаясь, французик. - "Cela n'etait pas si bete"6.
--------
6 - Это не так глупо было (франц.).
- Так неужели смотреть на наших русских? Они сидят здесь - пикнуть не
смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. По крайней мере
в Париже в моем отеле со мною стали обращаться гораздо внимательнее, когда
я всем рассказал о моей драке с аббатом. Толстый польский пан, самый
враждебный ко мне человек за табльдотом, стушевался на второй план.
Франц
сочувствующих французиков, что нет возможности вымолвить сло'ва, если вы
только русский.
Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня в недоумении,
не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так забылся.
- Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, - сказал французик
небрежно и презрительно.
- Я в Париже сначала поругался с одним поляком, - ответил я, - потом с
одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж часть
французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел плюнуть
в кофе монсиньора.
- Плюнуть? - спросил генерал с важным недоумением и даже осматриваясь.
Французик оглядывал меня недоверчиво.
- Точно так-с, - отвечал я. - Так как я целых два дня был убежден, что
придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим, то и
пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать
паспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом в
физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил
подождать. Я хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул "Opinion
nationale"5 и стал читать страшнейшее ругательство против России. Между тем
я слышал, как чрез соседнюю комнату кто-то прошел к монсиньору; я видел,
как мой аббат раскланивался. Я обратился к нему с прежнею просьбою; он еще
суше попросил меня опять подождать. Немного спустя вошел кто-то еще
незнакомый, но за делом, - какой-то австриец, его выслушали и тотчас же
проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; я встал, подошел к аббату
и сказал ему решительно, что так как монсиньор принимает, то может кончить
и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня с необычайным удивлением. Ему
просто непонятно стало, каким это образом смеет ничтожный русский равнять
себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, как бы радуясь, что может
меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал: "Так неужели ж
вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?" Тогда и я закричал, но
еще сильнее его: "Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашего
монсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к
нему самому".
--------
5 - "Народное мнение" (франц.).
"Как! в то же время, когда у него сидит кардинал!" - закричал аббатик,
с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставил крестом руки,
показывая вид, что скорее умрет, чем меня пропустит.
Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, "que je suis heretique et
barbare", и что мне все эти архиепископы, кардиналы, монсиньоры и проч., и
проч. - все равно. Одним словом, я показал вид, что не отстану. Аббат
поглядел на мена с бесконечною злобою, потом вырвал мой паспорт и унес его
наверх. Чрез минуту он был уже визирован. Вот-с, не угодно ли посмотреть? -
Я вынул паспорт и показал римскую визу.
- Вы это, однако же, - начал было генерал...
- Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, - заметил,
усмехаясь, французик. - "Cela n'etait pas si bete"6.
--------
6 - Это не так глупо было (франц.).
- Так неужели смотреть на наших русских? Они сидят здесь - пикнуть не
смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. По крайней мере
в Париже в моем отеле со мною стали обращаться гораздо внимательнее, когда
я всем рассказал о моей драке с аббатом. Толстый польский пан, самый
враждебный ко мне человек за табльдотом, стушевался на второй план.
Франц