акое участие,
непременно, сейчас же во всем посредником...
Вопрос мой ему не понравился. Для него он был слишком прозрачен, а
проговариваться он не хотел.
- Меня связывают с генералом отчасти дела, отчасти некоторые особенные
обстоятельства, - сказал он сухо. - Генерал прислал меня просить вас
оставить ваши вчерашние намерения. Все, что вы выдумали, конечно, очень
остроумно; но он именно просил меня представить вам, что вам совершенно не
удастся; мало того - вас барон не примет, и, наконец, во всяком случае он
ведь имеет все средства избавиться от дальнейших неприятностей с вашей
стороны. Согласитесь сами. К чему же, скажите, продолжать? Генерал же вам
обещает, наверное, принять вас опять в свой дом, при первых удобных
обстоятельствах, а до того времени зачесть ваше жалованье, vos
appointements. Ведь это довольно выгодно, не правда ли?
Я возразил ему весьма спокойно, что он несколько ошибается; что, может
быть, меня от барона и не прогонят, а, напротив, выслушают, и попросил его
признаться, что, вероятно, он затем и пришел, чтоб выпытать: как именно я
примусь за все это дело?
- О боже, если генерал так заинтересован, то, разумеется, ему приятно
будет узнать, что и как вы будете делать? Это так естественно!
Я принялся объяснять, а он начал слушать, развалясь, несколько склонив
ко мне набок голову, с явным, нескрываемым ироническим оттенком в лице.
Вообще он держал себя чрезвычайно свысока. Я старался всеми силами
притвориться, что смотрю на дело с самой серьезной точки зрения. Я
объяснил, что так как барон обратился к генералу с жалобою на меня, точно
на генеральскую слугу, то, во-первых, - лишил меня этим места, а во-вторых,
третировал меня как лицо, которое не в состоянии за себя ответить и с
которым не стоит и говорить. Конечно, я чувствую себя справедливо
обиженным; однако, понимая разницу лет, положения в обществе и прочее, и
прочее (я едва удерживался от смеха в этом месте), не хочу брать на себя
еще нового легкомыслия, то есть прямо потребовать от барона или даже только
предложить ему об удовлетворении. Тем не менее я считаю себя совершенно
вправе предложить ему, и особенно баронессе, мои извинения, тем более что
действительно в последнее время я чувствую себя нездоровым, расстроенным,
фантастическим и прочее, и прочее. Однако ж сам барон вчерашним обидным для
меня обращением к генералу и настоянием, чтобы генерал лишил меня места,
поставил меня в такое положение, что теперь я уже не могу представить ему и
баронессе мои извинения, потому что и он, и баронесса, и весь свет,
наверно, подумают, что я пришел с извинениями со страха, чтоб получить
назад свое место. Из всего этого следует, что я нахожусь теперь вынужденным
просить барона, чтобы он первоначально извинился предо мною сам, в самых
умеренных выражениях, - например, сказал бы, что он вовсе не желал меня
обидеть. И когда барон это выскажет, тогда я уже, с развязанными руками,
чистосердечно и искренно принесу ему и мои извинения. Одним словом,
заключил я, я прошу только, чтобы барон развязал мне руки.
- Фи, какая щепетильность и какие утонченности! И чего вам извиняться?
Ну согласитесь, monsieur... monsieur.. что вы затеваете все это нарочно,
чтобы досадить генералу... а может быть, имеете какие-нибудь особые цели...
mon cher monsieur, pardon, j'ai oublie votre nom, monsieur Alexis? n'est ce
pas?16
- Но позвольте, mon cher marquis, да вам что за дело?
- Mais le general...
непременно, сейчас же во всем посредником...
Вопрос мой ему не понравился. Для него он был слишком прозрачен, а
проговариваться он не хотел.
- Меня связывают с генералом отчасти дела, отчасти некоторые особенные
обстоятельства, - сказал он сухо. - Генерал прислал меня просить вас
оставить ваши вчерашние намерения. Все, что вы выдумали, конечно, очень
остроумно; но он именно просил меня представить вам, что вам совершенно не
удастся; мало того - вас барон не примет, и, наконец, во всяком случае он
ведь имеет все средства избавиться от дальнейших неприятностей с вашей
стороны. Согласитесь сами. К чему же, скажите, продолжать? Генерал же вам
обещает, наверное, принять вас опять в свой дом, при первых удобных
обстоятельствах, а до того времени зачесть ваше жалованье, vos
appointements. Ведь это довольно выгодно, не правда ли?
Я возразил ему весьма спокойно, что он несколько ошибается; что, может
быть, меня от барона и не прогонят, а, напротив, выслушают, и попросил его
признаться, что, вероятно, он затем и пришел, чтоб выпытать: как именно я
примусь за все это дело?
- О боже, если генерал так заинтересован, то, разумеется, ему приятно
будет узнать, что и как вы будете делать? Это так естественно!
Я принялся объяснять, а он начал слушать, развалясь, несколько склонив
ко мне набок голову, с явным, нескрываемым ироническим оттенком в лице.
Вообще он держал себя чрезвычайно свысока. Я старался всеми силами
притвориться, что смотрю на дело с самой серьезной точки зрения. Я
объяснил, что так как барон обратился к генералу с жалобою на меня, точно
на генеральскую слугу, то, во-первых, - лишил меня этим места, а во-вторых,
третировал меня как лицо, которое не в состоянии за себя ответить и с
которым не стоит и говорить. Конечно, я чувствую себя справедливо
обиженным; однако, понимая разницу лет, положения в обществе и прочее, и
прочее (я едва удерживался от смеха в этом месте), не хочу брать на себя
еще нового легкомыслия, то есть прямо потребовать от барона или даже только
предложить ему об удовлетворении. Тем не менее я считаю себя совершенно
вправе предложить ему, и особенно баронессе, мои извинения, тем более что
действительно в последнее время я чувствую себя нездоровым, расстроенным,
фантастическим и прочее, и прочее. Однако ж сам барон вчерашним обидным для
меня обращением к генералу и настоянием, чтобы генерал лишил меня места,
поставил меня в такое положение, что теперь я уже не могу представить ему и
баронессе мои извинения, потому что и он, и баронесса, и весь свет,
наверно, подумают, что я пришел с извинениями со страха, чтоб получить
назад свое место. Из всего этого следует, что я нахожусь теперь вынужденным
просить барона, чтобы он первоначально извинился предо мною сам, в самых
умеренных выражениях, - например, сказал бы, что он вовсе не желал меня
обидеть. И когда барон это выскажет, тогда я уже, с развязанными руками,
чистосердечно и искренно принесу ему и мои извинения. Одним словом,
заключил я, я прошу только, чтобы барон развязал мне руки.
- Фи, какая щепетильность и какие утонченности! И чего вам извиняться?
Ну согласитесь, monsieur... monsieur.. что вы затеваете все это нарочно,
чтобы досадить генералу... а может быть, имеете какие-нибудь особые цели...
mon cher monsieur, pardon, j'ai oublie votre nom, monsieur Alexis? n'est ce
pas?16
- Но позвольте, mon cher marquis, да вам что за дело?
- Mais le general...