ей
памяти только две - Марина Цветаева ("от друзей - тебе, подноготную тайну Евы от древа -
вот: я не более чем животное, кем-то раненное в живот") да императрица Цы Си, которую
невероятно раздражала собственная принадлежность к слабому полу (ее высказывание я не
привожу, так как оно, во-первых, непристойно, а во-вторых, крайне идиоматично и не
поддается переводу). А ребро Адаму отдали, и он с тех пор все пытается засунуть его назад в
рану - в надежде, что все заживет и срастется. Дудки. Эта рана не заживет никогда.
Насчет лезвия и стены граф де Шермандуа подметил очень хорошо, образно. Мы, лисы,
действительно делаем нечто подобное - нащупываем тайные струны человека, а потом, когда
они найдены, норовим сыграть на них "Полет Валькирий", от которого рушится все здание
личности. Впрочем, теперь это не так страшно. Здание современной личности больше похоже
на землянку - рушиться в ней нечему, и усилий для ее завоевания прилагать почти не надо.
Но зато и завоевание ничтожно - чувства нынешних моргателей глазами неглубоки, и
органчики их душ играют только собачий вальс. Вызываешь в таком человеке самый мощный
ураган, который он способен вместить, а урагана хватает только на то, чтобы принести тебе
несколько мятых стодолларовых бумажек. И еще надо следить, чтобы они не были
разрисованы, порваны или, упаси бог, выпущены до восьмидесятого года. Вот так.
*
Александр позвонил через два дня, как обещал. Я взяла трубку еще во сне, совершенно не
сомневаясь, что это он.
- Алло.
- Ада, - сказал он, - ты?
- Ада?
Я точно помнила, что так не называла себя никогда.
- Я буду называть тебя Ада, - сказал он. - Это ведь можно считать уменьшительным
от Адель?
В имени могло крыться два полярных смысла - "ад А" и "А да". Это волновало.
Удивительнее всего, что раньше такое никогда не приходило мне в голову.
- Хорошо, - сказала я, - называй, если хочешь.
Лучше переходить с "вы" на "ты" незаметно, не заостряя на этом внимания, так как в
разных культурах ритуалы сильно отличаются, а все их запомнить невозможно. Я
сформулировала это правило около полутора тысяч лет назад, и оно ни разу меня не подводило.
- Я хочу тебя видеть, - сказал он.
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Э...
- Тебя ждет моя машина.
- Где?
- У трибун.
- У трибун? А как ты узнал, где я...
- Это несложно, - усмехнулся он. - Михалыч тебя довезет.
В дверь громко постучали.
- Вот, - сказал Александр в трубке, - это он. Жду тебя, мой цветок.
Он повесил трубку. Мой цветок, подумала я, надо же. Считает меня растением. В дверь
опять постучали, на этот раз настойчивее. Такая предупредительность граничила с наглостью.
- Адель, - позвал из-за двери знакомый голос. - Ты тут? Я по прибору вижу, что тут.
Эй!
Он постучал еще раз.
- У тебя тут знак висит "не влезай, убьет". Может, ты влезла, и тебя убило? Ты живая?
Отзовись! А то я дверь сломаю!
Идиот, подумала я, сейчас же народ сбежится. Хотя нет, еще слишком рано... Но все
равно лучше было не рисковать. Я подошла к двери и сказала:
- Владимир Михайлович, тише! Сейчас отопру, дайте только одеться.
- Жду.
Я быстро оделась и оглядела свое жилище - кажется, ничего компрометирующего на
виду не было. И как он только меня нашел? Следил, что ли?
- Открываю...
Михалыч вошел и несколько секунд моргал, привыкая к полутьме. З
памяти только две - Марина Цветаева ("от друзей - тебе, подноготную тайну Евы от древа -
вот: я не более чем животное, кем-то раненное в живот") да императрица Цы Си, которую
невероятно раздражала собственная принадлежность к слабому полу (ее высказывание я не
привожу, так как оно, во-первых, непристойно, а во-вторых, крайне идиоматично и не
поддается переводу). А ребро Адаму отдали, и он с тех пор все пытается засунуть его назад в
рану - в надежде, что все заживет и срастется. Дудки. Эта рана не заживет никогда.
Насчет лезвия и стены граф де Шермандуа подметил очень хорошо, образно. Мы, лисы,
действительно делаем нечто подобное - нащупываем тайные струны человека, а потом, когда
они найдены, норовим сыграть на них "Полет Валькирий", от которого рушится все здание
личности. Впрочем, теперь это не так страшно. Здание современной личности больше похоже
на землянку - рушиться в ней нечему, и усилий для ее завоевания прилагать почти не надо.
Но зато и завоевание ничтожно - чувства нынешних моргателей глазами неглубоки, и
органчики их душ играют только собачий вальс. Вызываешь в таком человеке самый мощный
ураган, который он способен вместить, а урагана хватает только на то, чтобы принести тебе
несколько мятых стодолларовых бумажек. И еще надо следить, чтобы они не были
разрисованы, порваны или, упаси бог, выпущены до восьмидесятого года. Вот так.
*
Александр позвонил через два дня, как обещал. Я взяла трубку еще во сне, совершенно не
сомневаясь, что это он.
- Алло.
- Ада, - сказал он, - ты?
- Ада?
Я точно помнила, что так не называла себя никогда.
- Я буду называть тебя Ада, - сказал он. - Это ведь можно считать уменьшительным
от Адель?
В имени могло крыться два полярных смысла - "ад А" и "А да". Это волновало.
Удивительнее всего, что раньше такое никогда не приходило мне в голову.
- Хорошо, - сказала я, - называй, если хочешь.
Лучше переходить с "вы" на "ты" незаметно, не заостряя на этом внимания, так как в
разных культурах ритуалы сильно отличаются, а все их запомнить невозможно. Я
сформулировала это правило около полутора тысяч лет назад, и оно ни разу меня не подводило.
- Я хочу тебя видеть, - сказал он.
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Э...
- Тебя ждет моя машина.
- Где?
- У трибун.
- У трибун? А как ты узнал, где я...
- Это несложно, - усмехнулся он. - Михалыч тебя довезет.
В дверь громко постучали.
- Вот, - сказал Александр в трубке, - это он. Жду тебя, мой цветок.
Он повесил трубку. Мой цветок, подумала я, надо же. Считает меня растением. В дверь
опять постучали, на этот раз настойчивее. Такая предупредительность граничила с наглостью.
- Адель, - позвал из-за двери знакомый голос. - Ты тут? Я по прибору вижу, что тут.
Эй!
Он постучал еще раз.
- У тебя тут знак висит "не влезай, убьет". Может, ты влезла, и тебя убило? Ты живая?
Отзовись! А то я дверь сломаю!
Идиот, подумала я, сейчас же народ сбежится. Хотя нет, еще слишком рано... Но все
равно лучше было не рисковать. Я подошла к двери и сказала:
- Владимир Михайлович, тише! Сейчас отопру, дайте только одеться.
- Жду.
Я быстро оделась и оглядела свое жилище - кажется, ничего компрометирующего на
виду не было. И как он только меня нашел? Следил, что ли?
- Открываю...
Михалыч вошел и несколько секунд моргал, привыкая к полутьме. З