е несколько секунд ожидания, и мое сердце выскочит из
груди.
Когда я вышла из лифта, он снял с лица повязку и втянул носом воздух.
- Я, наверно, никогда не привыкну к тому, как ты пахнешь. Вроде бы я это помню. И все
равно каждый раз оказывается, что в моей памяти хранится совсем другое. Надо будет выдрать
у тебя несколько волосков из хвоста.
- Зачем? - спросила я.
- Ну... Буду носить их в медальоне на груди, - сказал он. - Иногда доставать и
нюхать. Как средневековый рыцарь.
Я улыбнулась - его представления о средневековых рыцарях были явно почерпнуты из
анекдотов. Возможно, что именно поэтому они были довольно похожи на правду. Конечно,
рыцари носили в медальонах волосы не из хвоста - кто ж им даст, - но в целом картина была
достоверной.
Я заметила возле дивана незнакомый предмет - торшер в виде огромной рюмки от
мартини. Это был утыканный лампочками конус, поднятый на высокой тонкой ножке.
- Какая красотища. Откуда это?
- Подарок оленеводов, - сказал он.
- Оленеводов? - удивилась я.
- Точнее, руководства оленеводов. Смешные пацаны из Нью-Йорка. Хороший, да? Как
глаз стрекозы.
Мне до такой степени захотелось броситься на него и сжать в объятиях, что я еле
удержалась на месте. Я боялась - стоит мне сделать к нему еще шаг, и между нами ударит
сноп искр. Видимо, он тоже что-то почувствовал.
- Ты сегодня какая-то странная. Случайно ничего не глотала? Или не нюхала?
- Боишься? - спросила я, глядя на него исподлобья.
- Ха, - сказал он. - Видал я вещи пострашнее.
Я медленно пошла вокруг него. Он ухмыльнулся и двинулся в противоположную сторону
по той же окружности, не отводя от меня взгляда - словно мы были парой фехтовальщиков из
"Ани-матрицы", которую он так любил смотреть, зацепившись за меня своим лохматым серым
крюком (вот, кстати, где было настоящее подключение - не то что на экране). Потом мы
одновременно остановились. Я шагнула к нему, положила руки на его погоны, притянула к себе
и первый раз за время нашей связи поцеловала его в губы - так, как делают люди.
Раньше я никогда так не целовалась. Я имею в виду физически, с помощью рта. Это было
странное ощущение - мокрое, теплое, с легким стуком зубов о зубы. Я вложила в свой первый
поцелуй всю свою любовь. А в следующую секунду с ним началась трансформация.
Сначала все выглядело в точности как обычно - хвост выдвинулся (даже скорее
вывалился) из позвоночника, изогнулся, и между ним и головой Александра натянулась
невидимая энергетическая нить. Обычно после этого он за несколько мгновений становился
волком. Но сейчас что-то разладилось. Он судорожно дернулся и упал на спину, будто его
хвост вдруг стал таким тяжелым, что повалил его. Потом он быстро и страшно задрыгал руками
и ногами (так бывает с людьми, получившими черепную травму) и за несколько секунд
превратился в черную, совершенно уличную, даже какую-то бес-призорно-помоечную -
собаку.
Да, собаку. Она была размером с овчарку, но явно относилась к дворнягам. Ее
неблагородные пропорции выдавали смесь множества разных кровей, а глаза были умными,
ясно-злыми и почти человечьими, как у бродячих псов, ночующих у дверей метро вместе с
бомжами. И еще эта собака была иссиня-черного, даже фиолетово-черного цвета, точь-в-точь
как борода Аслана Удоева.
То ли из-за цвета, то ли из-за острых напряженных ушей, словно ловивших далекий звук,
в этом псе чудилась чертовщина: п
груди.
Когда я вышла из лифта, он снял с лица повязку и втянул носом воздух.
- Я, наверно, никогда не привыкну к тому, как ты пахнешь. Вроде бы я это помню. И все
равно каждый раз оказывается, что в моей памяти хранится совсем другое. Надо будет выдрать
у тебя несколько волосков из хвоста.
- Зачем? - спросила я.
- Ну... Буду носить их в медальоне на груди, - сказал он. - Иногда доставать и
нюхать. Как средневековый рыцарь.
Я улыбнулась - его представления о средневековых рыцарях были явно почерпнуты из
анекдотов. Возможно, что именно поэтому они были довольно похожи на правду. Конечно,
рыцари носили в медальонах волосы не из хвоста - кто ж им даст, - но в целом картина была
достоверной.
Я заметила возле дивана незнакомый предмет - торшер в виде огромной рюмки от
мартини. Это был утыканный лампочками конус, поднятый на высокой тонкой ножке.
- Какая красотища. Откуда это?
- Подарок оленеводов, - сказал он.
- Оленеводов? - удивилась я.
- Точнее, руководства оленеводов. Смешные пацаны из Нью-Йорка. Хороший, да? Как
глаз стрекозы.
Мне до такой степени захотелось броситься на него и сжать в объятиях, что я еле
удержалась на месте. Я боялась - стоит мне сделать к нему еще шаг, и между нами ударит
сноп искр. Видимо, он тоже что-то почувствовал.
- Ты сегодня какая-то странная. Случайно ничего не глотала? Или не нюхала?
- Боишься? - спросила я, глядя на него исподлобья.
- Ха, - сказал он. - Видал я вещи пострашнее.
Я медленно пошла вокруг него. Он ухмыльнулся и двинулся в противоположную сторону
по той же окружности, не отводя от меня взгляда - словно мы были парой фехтовальщиков из
"Ани-матрицы", которую он так любил смотреть, зацепившись за меня своим лохматым серым
крюком (вот, кстати, где было настоящее подключение - не то что на экране). Потом мы
одновременно остановились. Я шагнула к нему, положила руки на его погоны, притянула к себе
и первый раз за время нашей связи поцеловала его в губы - так, как делают люди.
Раньше я никогда так не целовалась. Я имею в виду физически, с помощью рта. Это было
странное ощущение - мокрое, теплое, с легким стуком зубов о зубы. Я вложила в свой первый
поцелуй всю свою любовь. А в следующую секунду с ним началась трансформация.
Сначала все выглядело в точности как обычно - хвост выдвинулся (даже скорее
вывалился) из позвоночника, изогнулся, и между ним и головой Александра натянулась
невидимая энергетическая нить. Обычно после этого он за несколько мгновений становился
волком. Но сейчас что-то разладилось. Он судорожно дернулся и упал на спину, будто его
хвост вдруг стал таким тяжелым, что повалил его. Потом он быстро и страшно задрыгал руками
и ногами (так бывает с людьми, получившими черепную травму) и за несколько секунд
превратился в черную, совершенно уличную, даже какую-то бес-призорно-помоечную -
собаку.
Да, собаку. Она была размером с овчарку, но явно относилась к дворнягам. Ее
неблагородные пропорции выдавали смесь множества разных кровей, а глаза были умными,
ясно-злыми и почти человечьими, как у бродячих псов, ночующих у дверей метро вместе с
бомжами. И еще эта собака была иссиня-черного, даже фиолетово-черного цвета, точь-в-точь
как борода Аслана Удоева.
То ли из-за цвета, то ли из-за острых напряженных ушей, словно ловивших далекий звук,
в этом псе чудилась чертовщина: п