ею хватает?!) И нет того ловца. Настоящийто ловец, кому,
может, и свобода не дороже самой игры, потерпит, помучается, не отзовется
на страсть собственную, будет терпеливо дожидаться взаимности и греть ее,
липкую, грязную, поощряя к доверию.
Аркадий Ануфриевич Львов не поделился даже со сходкою: каким чутьем
коснулся паршивой склонности к извращениям начальника конвоя Лисина, о
котором на Валаганахе говорили - "человек без нервов". Нервы нашлись,
страстишка обнаружилась. Вор не пошел сообщать о ней в политотдел
Управления, а сказал, передавая туалетное мыло и дорогой одеколон
освободившемуся с поражением в правах Тофику Енгибаряну:
- Ты, красивый, сильный мужчина. Ты должен еми понравиться.
Тофик кивнул. Он знал, кому можно возражать...
- У тебя не должно быть срыва. Запомни - ты его люоишь. О другом не
надо думать.
Воспитанный, сдержанный Аркадий Ануфриевич был на этот раз почти жесток
и выоажался ясно: он ничего не сможет простить Тофику.
Бывший зэк сумел оказаться рядом с железным майором, а тот не сумел
устоять перед искушением.
Страсть выпрыгнула из своего укрытия на волю, опрокинула в нем весь
прежний порядок. Настало время тайных свиданий, озорного любопытства,
клятв и ревнивых взглядов. Позднее человек без нервов "сел на иглу". Он
познал все сладости греха, и когда ему был предъявлен счет, ответил
согласием оказать услугу ворам. Не переживая, без маеты и сомнений, как
будто ждал этой минуты, чтобы окончательно стряхнуть придуманные
сложности, отдаваться целиком пороку. Лисин не юлил перед внезапно
объявившимся Львовым, потребовав дать слово вора. Аркадий Ануфриевич дал
свое слово, хотя "медвежатник" и не совсем вор, но не принял протянутой
руки, плюнул под ноги растерявшегося майора со всем презрением, на какое
был способен человек, уже ненавидящий свое создание.
Цель достигнута, победитель уходит оскорбленным...
Тогда-то, в день начала Петрова поста, и состоялся знаменитый воровской
побег с рабочей зоны Валаганаха. Колыма замерла. Это тебе не оголодавшее
мужичье.
Каждый из девяти бежавших отдаст жизнь с пустой обоймой. У солдат в
засадах от страха сводило челюсти, а якуты согласились травить беглецов
только за дополнительную водку. У Трех Сестер, так звали три сопки,
поросшие низкорослым стлаником, отстреливался Червяк, экономно посылая
пули в чекистов из-за каменной гряды. Две из них нашли цель прежде, чем
Серякин, тогда еще старший лейтенант, без суеты и истеричного возмущения,
кинулся к зэку, расчетливо меняя направление бега. Бежал на смерть,
уверенный - разминется. Когда пуля прошелестела рядом с ухом, выстрелил
сам. Червяк опрокинулся на стоящую за спиной березу и получил, не надо
было дергаться, еще одну в живот.
Остальные беглецы вели себя получше, однако и их перестреляли. Всех,
кроме одного...
...Вахтанга Берадзе - красавца из Кутаиси, спасла любовь. Два месяца он
жил на чердаке дома полковника Шитова, прислушиваясь к неясным шорохам за
дощатой дверью, сжимая рукоятку пистолета, надеясь и презирая свою
зависимость от чувства молодой женщины, которая была женой полковника.
Временами овчарка во дворе ловила его запахи, злобно лаяла, не понятая
хозяином, вскинув вверх морду.
Дни сменяли ночи, бутерброды с колбасой - рыбные консервы. Он целился в
дощатую дверь, когда она вздрагивала. Женщина входила с опущенными
глазами, и, видя это чудо с особой воздушной статью, которой отличаются
красивые женщины, знающие о своей красоте, Вах
может, и свобода не дороже самой игры, потерпит, помучается, не отзовется
на страсть собственную, будет терпеливо дожидаться взаимности и греть ее,
липкую, грязную, поощряя к доверию.
Аркадий Ануфриевич Львов не поделился даже со сходкою: каким чутьем
коснулся паршивой склонности к извращениям начальника конвоя Лисина, о
котором на Валаганахе говорили - "человек без нервов". Нервы нашлись,
страстишка обнаружилась. Вор не пошел сообщать о ней в политотдел
Управления, а сказал, передавая туалетное мыло и дорогой одеколон
освободившемуся с поражением в правах Тофику Енгибаряну:
- Ты, красивый, сильный мужчина. Ты должен еми понравиться.
Тофик кивнул. Он знал, кому можно возражать...
- У тебя не должно быть срыва. Запомни - ты его люоишь. О другом не
надо думать.
Воспитанный, сдержанный Аркадий Ануфриевич был на этот раз почти жесток
и выоажался ясно: он ничего не сможет простить Тофику.
Бывший зэк сумел оказаться рядом с железным майором, а тот не сумел
устоять перед искушением.
Страсть выпрыгнула из своего укрытия на волю, опрокинула в нем весь
прежний порядок. Настало время тайных свиданий, озорного любопытства,
клятв и ревнивых взглядов. Позднее человек без нервов "сел на иглу". Он
познал все сладости греха, и когда ему был предъявлен счет, ответил
согласием оказать услугу ворам. Не переживая, без маеты и сомнений, как
будто ждал этой минуты, чтобы окончательно стряхнуть придуманные
сложности, отдаваться целиком пороку. Лисин не юлил перед внезапно
объявившимся Львовым, потребовав дать слово вора. Аркадий Ануфриевич дал
свое слово, хотя "медвежатник" и не совсем вор, но не принял протянутой
руки, плюнул под ноги растерявшегося майора со всем презрением, на какое
был способен человек, уже ненавидящий свое создание.
Цель достигнута, победитель уходит оскорбленным...
Тогда-то, в день начала Петрова поста, и состоялся знаменитый воровской
побег с рабочей зоны Валаганаха. Колыма замерла. Это тебе не оголодавшее
мужичье.
Каждый из девяти бежавших отдаст жизнь с пустой обоймой. У солдат в
засадах от страха сводило челюсти, а якуты согласились травить беглецов
только за дополнительную водку. У Трех Сестер, так звали три сопки,
поросшие низкорослым стлаником, отстреливался Червяк, экономно посылая
пули в чекистов из-за каменной гряды. Две из них нашли цель прежде, чем
Серякин, тогда еще старший лейтенант, без суеты и истеричного возмущения,
кинулся к зэку, расчетливо меняя направление бега. Бежал на смерть,
уверенный - разминется. Когда пуля прошелестела рядом с ухом, выстрелил
сам. Червяк опрокинулся на стоящую за спиной березу и получил, не надо
было дергаться, еще одну в живот.
Остальные беглецы вели себя получше, однако и их перестреляли. Всех,
кроме одного...
...Вахтанга Берадзе - красавца из Кутаиси, спасла любовь. Два месяца он
жил на чердаке дома полковника Шитова, прислушиваясь к неясным шорохам за
дощатой дверью, сжимая рукоятку пистолета, надеясь и презирая свою
зависимость от чувства молодой женщины, которая была женой полковника.
Временами овчарка во дворе ловила его запахи, злобно лаяла, не понятая
хозяином, вскинув вверх морду.
Дни сменяли ночи, бутерброды с колбасой - рыбные консервы. Он целился в
дощатую дверь, когда она вздрагивала. Женщина входила с опущенными
глазами, и, видя это чудо с особой воздушной статью, которой отличаются
красивые женщины, знающие о своей красоте, Вах