53 не знал, что Зураб Шалвович исповедуется в 47-й
камере у отца Макария и это стало предметом разговоров и поводом для
доносов.
Заключенный думал о своей дальнейшей судьбе, и когда за спиной раздался
голос Казакевича, вздрогнул от неожиданности:
- Вы что, на самом деле побили негра чемпиона?
- Я же сказал, гражданин начальник, - нокаутировал в четвертом раунде.
- А начальника спецотдела?
- В первом...
Казакевич хохотнул и прикрыл дверь.
- Устать!
Крик бьет по расслабленным нервам. Заключенный не сразу находит себя в
реальном мире. Цепкая рука старшины сдергивает его с нар. Шлеп! Удар
плашмя о цементный пол приводит Зэка в чувство, но человек еще лежит у
яловых сапог надзирателя сырой тряпкой.
Притворился.
- Устать! Сказано!
Пидорко кричит для повышения чувства собственного достоинства. Он
вкладывает в крик скрытую ярость за перенесенные от начальства оскорбления
и желание еще раз убедиться, что кто-то стоит ниже. Старшина, в сущности,
не такой уж злой человек, просто жизнь его украшена единственным для души
удовольствием, и если его можно получить так легко, почему нет?
- Слушай сюды, 753-й! Ну, чо чухаешься?! Ушибси, цаца! Уразумей-каково
хорошим людям от твоих кулаков! Тебе велено отсель убираться. Хватить
жировать на дармовых харчах! Ты даже враг-то не настоящий!
Туфтовый вражина! Вещи с? Годы повергайся. Спеленаем тебе крылышки.
Наручники лязгают с тупой уверенностью собачьей пасти.
- Выходи!
В коридоре ждет Казакевич. Тонкое лицо лейтенанта коробит полусонная
гримаса недовольства: рано подняли. Он вяло отбрасывает гибкую плеть руки,
указывая направление зэку.
- Не оборачиваться! По сторонам не смотреть!
Прямой желтый тоннель покрыт литыми щитами в рубчик. Двери камер слегка
утоплены в стене. Коридор напоминает гнойный свищ в каменном теле тюрьмы.
753-й уперся взглядом в жирные лопатки шагающего впереди надзирателя.
Нсокрепшие после сна ноги шаркают но неровностям цементного пола. Шаги
Казакевича звучат, точно на параде, четко, и заключенный мучается желанием
подстроиться под этот шаг. Начинает задыхаться от дурацкого напряжения и
столь продолжительной ходьбы.
Бум! Бум! Бум!
Ударный звук подбитых каблуков стаптывает мозг, и тело начинает слегка
покачивать в стороны. Наконец лопатки идущего впереди надзирателя замерли.
Заключенный с хрипом втянул в себя воздух.
- Стоять!
Условный стук в квадратное оконце. Глаза из открывшейся амбразуры
осмотрели всю группу.
- Номер?
- 753-й!
- Упоров Вадим Сергеевич?
- Так точно!
Его лицо сверено с фотографией. Дверь ушла в желтую стену почти
бесшумно, и забытый запах извести напомнил о доме детства. После стальной
коробки камеры комната показалась огромным залом, и каждый предмет на фоне
свежевыбеленных стен смотрелся с поразительной четкостью.
В центре небольшой, обтянутый дерматином стол, рядом с ним-кудрявый
лейтенант с погасшей папиросой во рту. На скамье, что у самой стены, сидел
уже переодетый заключенный с типичной уголовной рожей, которой он всячески
старается придать скорбное выражение. По обеим сторонам зэка-два охранника
с автоматами. В левом углу, почти напротив стола, - поставленный на попа
гроб, который создавал настроение торжественности, какой-то
недоговоренности, словно сейчас должен появиться его будущий жилец или
хозяин.
Упоров не успел додумать до конца эту деталь.
- Распишитесь здесь, товарищ лейтенант, - дежурный ткнул паль
камере у отца Макария и это стало предметом разговоров и поводом для
доносов.
Заключенный думал о своей дальнейшей судьбе, и когда за спиной раздался
голос Казакевича, вздрогнул от неожиданности:
- Вы что, на самом деле побили негра чемпиона?
- Я же сказал, гражданин начальник, - нокаутировал в четвертом раунде.
- А начальника спецотдела?
- В первом...
Казакевич хохотнул и прикрыл дверь.
- Устать!
Крик бьет по расслабленным нервам. Заключенный не сразу находит себя в
реальном мире. Цепкая рука старшины сдергивает его с нар. Шлеп! Удар
плашмя о цементный пол приводит Зэка в чувство, но человек еще лежит у
яловых сапог надзирателя сырой тряпкой.
Притворился.
- Устать! Сказано!
Пидорко кричит для повышения чувства собственного достоинства. Он
вкладывает в крик скрытую ярость за перенесенные от начальства оскорбления
и желание еще раз убедиться, что кто-то стоит ниже. Старшина, в сущности,
не такой уж злой человек, просто жизнь его украшена единственным для души
удовольствием, и если его можно получить так легко, почему нет?
- Слушай сюды, 753-й! Ну, чо чухаешься?! Ушибси, цаца! Уразумей-каково
хорошим людям от твоих кулаков! Тебе велено отсель убираться. Хватить
жировать на дармовых харчах! Ты даже враг-то не настоящий!
Туфтовый вражина! Вещи с? Годы повергайся. Спеленаем тебе крылышки.
Наручники лязгают с тупой уверенностью собачьей пасти.
- Выходи!
В коридоре ждет Казакевич. Тонкое лицо лейтенанта коробит полусонная
гримаса недовольства: рано подняли. Он вяло отбрасывает гибкую плеть руки,
указывая направление зэку.
- Не оборачиваться! По сторонам не смотреть!
Прямой желтый тоннель покрыт литыми щитами в рубчик. Двери камер слегка
утоплены в стене. Коридор напоминает гнойный свищ в каменном теле тюрьмы.
753-й уперся взглядом в жирные лопатки шагающего впереди надзирателя.
Нсокрепшие после сна ноги шаркают но неровностям цементного пола. Шаги
Казакевича звучат, точно на параде, четко, и заключенный мучается желанием
подстроиться под этот шаг. Начинает задыхаться от дурацкого напряжения и
столь продолжительной ходьбы.
Бум! Бум! Бум!
Ударный звук подбитых каблуков стаптывает мозг, и тело начинает слегка
покачивать в стороны. Наконец лопатки идущего впереди надзирателя замерли.
Заключенный с хрипом втянул в себя воздух.
- Стоять!
Условный стук в квадратное оконце. Глаза из открывшейся амбразуры
осмотрели всю группу.
- Номер?
- 753-й!
- Упоров Вадим Сергеевич?
- Так точно!
Его лицо сверено с фотографией. Дверь ушла в желтую стену почти
бесшумно, и забытый запах извести напомнил о доме детства. После стальной
коробки камеры комната показалась огромным залом, и каждый предмет на фоне
свежевыбеленных стен смотрелся с поразительной четкостью.
В центре небольшой, обтянутый дерматином стол, рядом с ним-кудрявый
лейтенант с погасшей папиросой во рту. На скамье, что у самой стены, сидел
уже переодетый заключенный с типичной уголовной рожей, которой он всячески
старается придать скорбное выражение. По обеим сторонам зэка-два охранника
с автоматами. В левом углу, почти напротив стола, - поставленный на попа
гроб, который создавал настроение торжественности, какой-то
недоговоренности, словно сейчас должен появиться его будущий жилец или
хозяин.
Упоров не успел додумать до конца эту деталь.
- Распишитесь здесь, товарищ лейтенант, - дежурный ткнул паль