выполнять правила внутреннего распорядка. Письма писать запрещено, как и
разговаривать с кем-либо, петь песни, читать вслух стихи, иметь при себе
колющие, режущие предметы, веревки, ремни...
Заключенный закрыл глаза, подождал и едва заметно улыбнулся: он уже не
видел с закрытыми глазами. Псе было нормально.
- Чему вы улыбаетесь, 753-й? Вам здесь нравится?
- Он без сознания, - сказал тот, кто сопровождал начальника блока.
- Зробым сознательным, - опять пошутил старшина Пидорко.
- Еы уж постарайтесь, Пидорко. Только не перестарайтесь. Знаю я вас.
Казакевич вышел из камеры, именуемой в профессиональном обращении
"сейфом", продолжая думать о странной улыбке 753-го. Тюрьма для особо
опасных преступников включала в себя полторы тысячи одиночных
кау.ер-сейфов, сваренных из стальных листов, и была заполнена теми, кто
уже не мог рассчитывать на обретение свободы или хотя бы изменения жизни.
Железный замок, именуемый зэками "спящая красавиц,.:- , каждый свой
день заканчивал в полной тишине. Сумрак ночи неслышно вставал из-за ее
пугающих неприступностью стен, затушевывая незрелой темнотой далекие спины
гор. Ветер, шаставший весь день по безлгсои долине, прятался в ельник у
ручья до следующего утра, поскуливая временами заблудившимся псом. Весь
мир становился серо-синего цвета, а тюрьма-не сказка ли! - неожиданно
вспыхивала хищным бдительным светом, напоминая огромный лайнер в пучине
океана. Он манит и пугает, как праздник ночи и приют одиночества, где люди
кожей пьют свои законные мучения, расплачиваясь по всем счетам за праздник
и прпют.
- ...753-й повесился!
Голос приходит из смотрового глазка:
- 753-й еще живой!
- Тягучий,сука! Назло, поди, старается?
Через час в камеру вошел врач. Осмотрел заключенного, с некоторой
растерянностью и непониманием почмокал губами:
- Пожалуй, он будет жить, Пидорко.
Тот с некоторым сожалением посмотрел на прыщавого доктора, почесал
затылок:
- Та хай живе, вражина! Сам толком определиться не може: чи жить ему,
чи сдохнуть. В сомнениях, рогомет!
- Через неделю... Нет, через десять дней перевести на общий режим.
- Нам бумага нужна, товарищ доктор.
- Завтра напишу рапорт. Вы что курите, Пидорко?
- Махорку, ее туберкулез, говорят, боится. Годно?
- Годится. Знаете, как в том анекдоте: при ОТСУТСТВИИ кухарки живем с
дворником.
- Педераст, значит, у вас дворник?
Доктор вздохнул, принимая от старшины щепоть махорки:
- Вы - мудрец, Пидорко. Большой мудрец.
- Да уж не глупей этого, - кивнул на зэка 5-;сь\;а довольный похвалой
надзиратель. - Учерась мсп:: говорит: "Душа вернулась". Я аж весь вспотел:
г;ог;ерил дурогону. Он лежит и улыбается. Ну, сумасшедший, какой с него
спрос...
...Зэк попробовал подняться на следующий день после посещения доктора:
очень захотелось есть. Чашка с баландой и пайка хлеба находились под
дверью.
В продолжении часа, а то и более, он осторожно спускался с нар, но в
конце концов треснулся лицом о бетонный пол. Баланду он все же выпил
по-коровы!, опустив в чашку протрескавшиеся губы, заглатывая вместе с
кусками переваренной селедки сгустки собственной крови из расквашенного
носа. Все делалось по-животному терпеливо, и язык плотно облегал каждый
бугорок на дне чашки, когда он вылизывал предполагаемый жир.
Пайку заключенный взял в зубы, с ней иono.i" к нарам, чувствуя грань
утомленного сознания и не переставая думать, что сейчас он начнет видеть
сквозь закрытые ве