ет, это выше моих сил, - сказала она, вставая, - я должна
сорвать с него маску, я сама отравлю его семейное счастье, которое устроила;
я все расскажу жене и предостерегу по крайней мере на будущее время
несчастную жертву общей нашей ошибки.
Варвара Александровна была, видно, сильно взволнована, и, не помня
себя, она даже докурила папироску донельзя и обожгла себе губы.
- Ничего... - говорила она как будто бы сама с собою. - Люди жгутся
больнее огня. Не огорчайтесь, моя милая, - продолжала она, обращаясь к
Татьяне Ивановне, - мы обе обмануты.
- Ваше дело, Варвара Александровна, другое; вы имеете состояние, а у
меня только ведь собственные труды и больше ничего, - около тысячи рублей
для меня не безделица. Не можете ли, благодетельница моя, мне хоть частичку
уплатить. Вас он, может, посовестится и заплатит вам.
- Ни за него, ни для него я не имею денег, - отвечала Варвара
Александровна, - но если вы бедны, вот вам пятьдесят рублей, но только это
от меня; его же вы можете и должны считать подлецом на всю жизнь.
Татьяна Ивановна весьма обрадовалась пятидесяти рублям; поцеловала в
восторге у Варвары Александровны руку и потом, попросив не оставлять ее и на
дальнейшее время своим расположением, отправилась домой.
Варвара Александровна тотчас же решилась ехать к старухе Ступицыной и,
вызвав Мари, обеим им рассказать о низких поступках Хозарова. Нетерпение ее
было чрезвычайно сильно: не дожидаясь своего экипажа, она отправилась на
извозчике, и даже без человека, а потом вошла без доклада. Странная и
совершенно неожиданная для нее сцена представилась ее глазам: Мари сидела
рядом с офицером, и в самую минуту входа Варвары Александровны уста молодых
людей слились в первый поцелуй преступной любви.
Пириневский и Мари, при появлении постороннего лица, отскочили один от
другого. Варвара Александровна едва имела силы совладать с собою.
Сконфузившись, растерявшись и не зная, что начать делать и говорить,
спросила она тоже совершенно потерявшуюся Мари о матери, потом села, а
затем, услышав, что Катерина Архиповна больна и теперь заснула, гостья
встала и, почти не простившись, отправилась домой.
Там написала она следующее письмо к известной своей приятельнице:
"Chere Claudine!
Я дура, я сумасшедшая и безумная женщина; я носила до сих пор на глазах
моих повязку, но которую теперь люди сорвали с меня, и я уже все ясно
понимаю. Я ошиблась, chere Claudine, в моих Хозаровых, они дали мне новый
урок. Они еще раз заставили меня выпить горькую чашу разочарования. Он -
этот юноша, в котором я предполагала столько благородных чувствований, - он
отвратительный и жадный заемщик чужих денег, - он развратный интриган,
неспособный даже понять порядочную женщину. Он не сумел даже понять моей
дружбы; но хотел, посмейся, Claudine, меня развратить и за порок мой
заставить меня платить ему деньги. Про эту бабенку я и говорить не хочу.
Она, кажется, только и умеет целоваться: целовалась прежде с женихом и с
мужем беспрерывно, а теперь начала целоваться и с другими поклонниками. Ах,
с каким нетерпением я жду того времени, когда муж мой увезет меня в К.,
дальше от света, дальше от людей; ни в нем, ни между ними нет ни дружбы, ни
любви!.."
ПРИМЕЧАНИЯ
СЕРГЕЙ
сорвать с него маску, я сама отравлю его семейное счастье, которое устроила;
я все расскажу жене и предостерегу по крайней мере на будущее время
несчастную жертву общей нашей ошибки.
Варвара Александровна была, видно, сильно взволнована, и, не помня
себя, она даже докурила папироску донельзя и обожгла себе губы.
- Ничего... - говорила она как будто бы сама с собою. - Люди жгутся
больнее огня. Не огорчайтесь, моя милая, - продолжала она, обращаясь к
Татьяне Ивановне, - мы обе обмануты.
- Ваше дело, Варвара Александровна, другое; вы имеете состояние, а у
меня только ведь собственные труды и больше ничего, - около тысячи рублей
для меня не безделица. Не можете ли, благодетельница моя, мне хоть частичку
уплатить. Вас он, может, посовестится и заплатит вам.
- Ни за него, ни для него я не имею денег, - отвечала Варвара
Александровна, - но если вы бедны, вот вам пятьдесят рублей, но только это
от меня; его же вы можете и должны считать подлецом на всю жизнь.
Татьяна Ивановна весьма обрадовалась пятидесяти рублям; поцеловала в
восторге у Варвары Александровны руку и потом, попросив не оставлять ее и на
дальнейшее время своим расположением, отправилась домой.
Варвара Александровна тотчас же решилась ехать к старухе Ступицыной и,
вызвав Мари, обеим им рассказать о низких поступках Хозарова. Нетерпение ее
было чрезвычайно сильно: не дожидаясь своего экипажа, она отправилась на
извозчике, и даже без человека, а потом вошла без доклада. Странная и
совершенно неожиданная для нее сцена представилась ее глазам: Мари сидела
рядом с офицером, и в самую минуту входа Варвары Александровны уста молодых
людей слились в первый поцелуй преступной любви.
Пириневский и Мари, при появлении постороннего лица, отскочили один от
другого. Варвара Александровна едва имела силы совладать с собою.
Сконфузившись, растерявшись и не зная, что начать делать и говорить,
спросила она тоже совершенно потерявшуюся Мари о матери, потом села, а
затем, услышав, что Катерина Архиповна больна и теперь заснула, гостья
встала и, почти не простившись, отправилась домой.
Там написала она следующее письмо к известной своей приятельнице:
"Chere Claudine!
Я дура, я сумасшедшая и безумная женщина; я носила до сих пор на глазах
моих повязку, но которую теперь люди сорвали с меня, и я уже все ясно
понимаю. Я ошиблась, chere Claudine, в моих Хозаровых, они дали мне новый
урок. Они еще раз заставили меня выпить горькую чашу разочарования. Он -
этот юноша, в котором я предполагала столько благородных чувствований, - он
отвратительный и жадный заемщик чужих денег, - он развратный интриган,
неспособный даже понять порядочную женщину. Он не сумел даже понять моей
дружбы; но хотел, посмейся, Claudine, меня развратить и за порок мой
заставить меня платить ему деньги. Про эту бабенку я и говорить не хочу.
Она, кажется, только и умеет целоваться: целовалась прежде с женихом и с
мужем беспрерывно, а теперь начала целоваться и с другими поклонниками. Ах,
с каким нетерпением я жду того времени, когда муж мой увезет меня в К.,
дальше от света, дальше от людей; ни в нем, ни между ними нет ни дружбы, ни
любви!.."
ПРИМЕЧАНИЯ
СЕРГЕЙ