приготовлены котлеты из телятины,
и вечно жареная говядина заменена тетеркою. Кроме того, перед ужином была
подана водка и потом поставлена на стол бутылка с мадерою. Антон Федотыч,
разумеется, воспользовался случаем: он почти залпом выпил две рюмки водки,
заставя то же сделать и Сергея Петровича. За ужином Ступицын очень боялся
того, чтобы жена не начала выговаривать, но все-таки сохранил присутствие
духа и, вместе с Пашетой, уничтожил большую часть каждого блюда и выпил
почти полбутылки вина. Прочие ничего не ели, Хозаров пил мадеру и
разговаривал с невестой, которая, вероятно от волнения, тоже пила очень
много воды Катерина Архиповна и Анет были скучны.
VIII
"Chere Claudine!
Опять я давно не писала к тебе и опять по той же причине, что нечего
писать. Каждый день мой есть томительное повторение вчерашнего, а вчерашние
дни мои ты знаешь очень хорошо. Последнее время меня развлекала и занимала
свадьба Хозарова, о которой я тебе уже писала. Наконец, они женились. Стыдно
сказать, Claudine, но я любуюсь и завидую их счастью. О, как должно быть
полно это счастье! Они так любят, так стоят друг друга, они восторжествовали
над препятствиями, которые ставили им свет и люди. Вот уже более недели, как
они обвенчаны и живут в маленьком, но прелестном домике на Гороховом поле. Я
у них провожу почти целые дни. Если хочешь, они немного смешны: представь
себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них;
холодные светские умы, может быть, назовут это неприличным; но - боже мой! -
неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые
лучшие минуты нашей жизни!.. А сколько на свете людей, для которых даже и не
существовало и не будет существовать этого поэтического времени! Я моим
птенцам сочувствую. Для самой меня, как я ни желала, как я ни мечтала об
этом, не существовало подобных минут. На самых первых порах я сама была, да
и заставили меня быть, благоразумною и приличною.
Прощай, мой друг!
Твоя Barbe Мамилова".
Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по
крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это
было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю
мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную
головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна
только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже
переселилась к молодым и спровадила Антона Федотыча с двумя старшими
дочерями в деревню.
- Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно,
наскучило сидеть в положении подушки.
Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров
наклонился и поцеловал жену.
- Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы
странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.
- Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно,
- возразил Хозаров.
- Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она
теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама
природа требует.
- Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.
- Да, вот это справедливее, ч
и вечно жареная говядина заменена тетеркою. Кроме того, перед ужином была
подана водка и потом поставлена на стол бутылка с мадерою. Антон Федотыч,
разумеется, воспользовался случаем: он почти залпом выпил две рюмки водки,
заставя то же сделать и Сергея Петровича. За ужином Ступицын очень боялся
того, чтобы жена не начала выговаривать, но все-таки сохранил присутствие
духа и, вместе с Пашетой, уничтожил большую часть каждого блюда и выпил
почти полбутылки вина. Прочие ничего не ели, Хозаров пил мадеру и
разговаривал с невестой, которая, вероятно от волнения, тоже пила очень
много воды Катерина Архиповна и Анет были скучны.
VIII
"Chere Claudine!
Опять я давно не писала к тебе и опять по той же причине, что нечего
писать. Каждый день мой есть томительное повторение вчерашнего, а вчерашние
дни мои ты знаешь очень хорошо. Последнее время меня развлекала и занимала
свадьба Хозарова, о которой я тебе уже писала. Наконец, они женились. Стыдно
сказать, Claudine, но я любуюсь и завидую их счастью. О, как должно быть
полно это счастье! Они так любят, так стоят друг друга, они восторжествовали
над препятствиями, которые ставили им свет и люди. Вот уже более недели, как
они обвенчаны и живут в маленьком, но прелестном домике на Гороховом поле. Я
у них провожу почти целые дни. Если хочешь, они немного смешны: представь
себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них;
холодные светские умы, может быть, назовут это неприличным; но - боже мой! -
неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые
лучшие минуты нашей жизни!.. А сколько на свете людей, для которых даже и не
существовало и не будет существовать этого поэтического времени! Я моим
птенцам сочувствую. Для самой меня, как я ни желала, как я ни мечтала об
этом, не существовало подобных минут. На самых первых порах я сама была, да
и заставили меня быть, благоразумною и приличною.
Прощай, мой друг!
Твоя Barbe Мамилова".
Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по
крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это
было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю
мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную
головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна
только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже
переселилась к молодым и спровадила Антона Федотыча с двумя старшими
дочерями в деревню.
- Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно,
наскучило сидеть в положении подушки.
Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров
наклонился и поцеловал жену.
- Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы
странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.
- Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно,
- возразил Хозаров.
- Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она
теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама
природа требует.
- Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.
- Да, вот это справедливее, ч