же дело стало-с?
Устинья Наумовна. Ни за чем не стало! Хотел завтра приехать да
обзнакомиться. А там обвертим, да и вся недолга.
Подхалюзин. Обвертите, попробуйте,-- задаст он вам после копоти.
Устинья Наумовна. Что ты, здоров ли, яхонтовый?
Подхалюзин. Вот вы увидите!
Устинья Наумовна. До вечера не дожить; ты, алмазный, либо пьян, либо
вовсе с ума свихнул.
Подхалюзин. Уж об этом-то вы не извольте беспокоиться, вы об себе-то
подумайте, а мы знаем, что знаем.
Устинья Наумовна. Да что ты знаешь-то?
Подхалюзин. Мало ли что знаем-с.
Устинья Наумовна. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не
отвалится.
Подхалюзин. В том-то и сила, что сказать-то нельзя.
Устинья Наумовна. Отчего ж нельзя, меня, что ль, совестишься,
бралиянтовый, ничего, говори,-- нужды нет.
Подхалюзин. Тут не об совести дело. А вам скажи, вы, пожалуй, и
разболтаете.
Устинья Наумовна. Анафема хочу быть, коли скажу -- руку даю на
отсечение.
Подхалюзин. То-то же-с. Уговор лучше денег-с.
Устинья Наумовна. Известное дело. Ну, что же ты знаешь-то?
Подхалюзин. А вот что-с, Устинья Наумовна: нельзя ли как этому вашему
жениху отказать-с!
Устинья Наумовна. Да что ты, белены, что ль, объелся?
Подхалюзин. Ничего не объелись! А если вам угодно говорить по душе, по
совести-с, так это вот какого рода дело-с: у меня есть один знакомый купец
из русских, и они оченно влюблены в Алимпияду Самсоновну-с. Что, говорит, ни
дать, только бы жениться; ничего, говорит, не пожалею.
Устинья Наумовна. Что ж ты мне прежде-то, алмазный, не сказал?
Подхалюзин. Сказать-то было нечего, по тому самому, что я и сам-то
недавно узнал-с.
Устинья Наумовна Уж теперь поздно, бралиянтовый!
Подхалюзин. Уж какой жених-то, Устинья Наумовна! Да он вас с ног до
головы золотом осыплет-с, из живых соболей шубу сошьет.
Устинья Наумовна. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я
слово дала.
Подхалюзин. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете,
что после и не расхлебаете,
Устинья Наумовна. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к
Самсону-то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и
красавец-то, и влюблен-то так, что и жить не может, а теперь что скажу? Ведь
ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то Силыч, ведь он, неровен час, и
чепчик помнет.
Подхалюзин. Ничего не помнет-с.
Устинья Наумовна. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает:
что жених, да как жених?
Подхалюзин. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с.
Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту
расстроить-с? А за сватовство у нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с,
что жених такой, что вы сроду и не видывали, только вот одно-с:
происхождения не благородного.
Устинья Наумовна. А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый!
Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит.
Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна, конечно, дай ей бог доброго здоровья,
жалует по-княжески, а происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон
Силыч, голицами торговал на Ба.тц-д чуге; добрые люди Самсошкою звали,
подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не
паневница -- из Преображенского взята. А нажил
Устинья Наумовна. Ни за чем не стало! Хотел завтра приехать да
обзнакомиться. А там обвертим, да и вся недолга.
Подхалюзин. Обвертите, попробуйте,-- задаст он вам после копоти.
Устинья Наумовна. Что ты, здоров ли, яхонтовый?
Подхалюзин. Вот вы увидите!
Устинья Наумовна. До вечера не дожить; ты, алмазный, либо пьян, либо
вовсе с ума свихнул.
Подхалюзин. Уж об этом-то вы не извольте беспокоиться, вы об себе-то
подумайте, а мы знаем, что знаем.
Устинья Наумовна. Да что ты знаешь-то?
Подхалюзин. Мало ли что знаем-с.
Устинья Наумовна. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не
отвалится.
Подхалюзин. В том-то и сила, что сказать-то нельзя.
Устинья Наумовна. Отчего ж нельзя, меня, что ль, совестишься,
бралиянтовый, ничего, говори,-- нужды нет.
Подхалюзин. Тут не об совести дело. А вам скажи, вы, пожалуй, и
разболтаете.
Устинья Наумовна. Анафема хочу быть, коли скажу -- руку даю на
отсечение.
Подхалюзин. То-то же-с. Уговор лучше денег-с.
Устинья Наумовна. Известное дело. Ну, что же ты знаешь-то?
Подхалюзин. А вот что-с, Устинья Наумовна: нельзя ли как этому вашему
жениху отказать-с!
Устинья Наумовна. Да что ты, белены, что ль, объелся?
Подхалюзин. Ничего не объелись! А если вам угодно говорить по душе, по
совести-с, так это вот какого рода дело-с: у меня есть один знакомый купец
из русских, и они оченно влюблены в Алимпияду Самсоновну-с. Что, говорит, ни
дать, только бы жениться; ничего, говорит, не пожалею.
Устинья Наумовна. Что ж ты мне прежде-то, алмазный, не сказал?
Подхалюзин. Сказать-то было нечего, по тому самому, что я и сам-то
недавно узнал-с.
Устинья Наумовна Уж теперь поздно, бралиянтовый!
Подхалюзин. Уж какой жених-то, Устинья Наумовна! Да он вас с ног до
головы золотом осыплет-с, из живых соболей шубу сошьет.
Устинья Наумовна. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я
слово дала.
Подхалюзин. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете,
что после и не расхлебаете,
Устинья Наумовна. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к
Самсону-то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и
красавец-то, и влюблен-то так, что и жить не может, а теперь что скажу? Ведь
ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то Силыч, ведь он, неровен час, и
чепчик помнет.
Подхалюзин. Ничего не помнет-с.
Устинья Наумовна. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает:
что жених, да как жених?
Подхалюзин. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с.
Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту
расстроить-с? А за сватовство у нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с,
что жених такой, что вы сроду и не видывали, только вот одно-с:
происхождения не благородного.
Устинья Наумовна. А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый!
Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит.
Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна, конечно, дай ей бог доброго здоровья,
жалует по-княжески, а происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон
Силыч, голицами торговал на Ба.тц-д чуге; добрые люди Самсошкою звали,
подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не
паневница -- из Преображенского взята. А нажил