ая замена, как уверяет наука, и отца, и слюнявчика сразу.
Отвратительно черные волосы облекают тылы его честных и грубых ладоней,
тщательно вычищенных ладоней члена множества профессиональных союзов с
заметными искривлениями больших пальцев, столь частыми у
мастеров-халявщиков. Мы различаем, как-то вдруг, его потную плоть. Мы
различаем также (когда головой вперед, но вполне безопасно пронизываем,
словно призраки, его самого и мерцающий винт его самолета, и делегатов, что
приветливо машут и улыбаются нам) его фуксиновое и багровое нутро и
странное, недоброкачественное волнение, воздымающееся у него в кишках.
Теперь мы можем пойти дальше и описать -- доктору или кому иному, кто
согласится нас выслушать, -- состояние души этого примата. Он умел читать,
писать и считать, был наделен крохами самосознания (и не знал, что ему с
ними делать), способностью частичного восприятия длительности и хорошей
памятью на лица, имена, даты и тому подобное. В духовном отношении он
попросту не существовал. В моральном -- это был манекен, охотящийся за
другим манекеном. То обстоятельство, что оружие было у него настоящее, а
дичь его принадлежала к высокоразвитым человеческим существам, -- это
обстоятельство относится к нашему миру, в его мире оно никакого значения не
имело. Я готов допустить, что мысль об убийстве "короля" в определенном
смысле доставляла ему удовольствие, и потому мы должны добавить к перечню
его принадлежностей способность образовывать представления --
преимущественно общего характера, о чем я уже говорил в ином примечании,
которое мне теперь искать недосуг. Возможно (я многое готов допустить),
имелось тут и легкое, очень легкое чувственное томление, не большее, я бы
сказал, чем испытывает поверхностный гедонист, когда, затаив дыхание, встает
он перед увеличительным зеркалом и с убийственной точностью ногтями больших
пальцев сдавливает с двух сторон жирную точку, выплескивая без остатка
полупрозрачную пробочку черного угря, -- и выдыхая облегченное "ах". Градус
не стал бы никого убивать, когда бы не находил удовольствия не только в
воображаемом деянии (постольку поскольку он вообще обладал способностью
вообразить правдоподобное будущее), но также и в том, что группа людей,
разделяющих его представления о справедливости, дает ему важное,
ответственное задание (требующее среди прочего, чтобы он стал убийцей),
однако он и не взялся бы за эту работу, когда бы не находил в убийстве
чего-то схожего с довольно противным упоеньицем угредава.
В прежних моих заметках (я припоминаю теперь, что это были комментарии
к строке 171{1}), я рассматривал личные антипатии, а стало быть и
мотивы нашего "механического человека", -- так выразился я в то время, когда
он не был еще столь телесен и не оскорблял наши чувства в той мере, в какой
оскорбляет сейчас, -- словом, когда он пребывал в гораздой дали от нашей
солнечной, зеленой, пахнущей травами Аркадии. Впрочем, Господь наш толико
чудесно учинил человека, что сколько ни рыскай за мотивами, как ни сыпь
разумными доводами, а все не объяснишь как следует, почему и откуда берется
субъект, способный прикончить ближнего (такая аргументация подразумевает,
конечно, и я это сознаю, временное наделение Градуса статусом человека), --
разве что он защищает жизнь
Отвратительно черные волосы облекают тылы его честных и грубых ладоней,
тщательно вычищенных ладоней члена множества профессиональных союзов с
заметными искривлениями больших пальцев, столь частыми у
мастеров-халявщиков. Мы различаем, как-то вдруг, его потную плоть. Мы
различаем также (когда головой вперед, но вполне безопасно пронизываем,
словно призраки, его самого и мерцающий винт его самолета, и делегатов, что
приветливо машут и улыбаются нам) его фуксиновое и багровое нутро и
странное, недоброкачественное волнение, воздымающееся у него в кишках.
Теперь мы можем пойти дальше и описать -- доктору или кому иному, кто
согласится нас выслушать, -- состояние души этого примата. Он умел читать,
писать и считать, был наделен крохами самосознания (и не знал, что ему с
ними делать), способностью частичного восприятия длительности и хорошей
памятью на лица, имена, даты и тому подобное. В духовном отношении он
попросту не существовал. В моральном -- это был манекен, охотящийся за
другим манекеном. То обстоятельство, что оружие было у него настоящее, а
дичь его принадлежала к высокоразвитым человеческим существам, -- это
обстоятельство относится к нашему миру, в его мире оно никакого значения не
имело. Я готов допустить, что мысль об убийстве "короля" в определенном
смысле доставляла ему удовольствие, и потому мы должны добавить к перечню
его принадлежностей способность образовывать представления --
преимущественно общего характера, о чем я уже говорил в ином примечании,
которое мне теперь искать недосуг. Возможно (я многое готов допустить),
имелось тут и легкое, очень легкое чувственное томление, не большее, я бы
сказал, чем испытывает поверхностный гедонист, когда, затаив дыхание, встает
он перед увеличительным зеркалом и с убийственной точностью ногтями больших
пальцев сдавливает с двух сторон жирную точку, выплескивая без остатка
полупрозрачную пробочку черного угря, -- и выдыхая облегченное "ах". Градус
не стал бы никого убивать, когда бы не находил удовольствия не только в
воображаемом деянии (постольку поскольку он вообще обладал способностью
вообразить правдоподобное будущее), но также и в том, что группа людей,
разделяющих его представления о справедливости, дает ему важное,
ответственное задание (требующее среди прочего, чтобы он стал убийцей),
однако он и не взялся бы за эту работу, когда бы не находил в убийстве
чего-то схожего с довольно противным упоеньицем угредава.
В прежних моих заметках (я припоминаю теперь, что это были комментарии
к строке 171{1}), я рассматривал личные антипатии, а стало быть и
мотивы нашего "механического человека", -- так выразился я в то время, когда
он не был еще столь телесен и не оскорблял наши чувства в той мере, в какой
оскорбляет сейчас, -- словом, когда он пребывал в гораздой дали от нашей
солнечной, зеленой, пахнущей травами Аркадии. Впрочем, Господь наш толико
чудесно учинил человека, что сколько ни рыскай за мотивами, как ни сыпь
разумными доводами, а все не объяснишь как следует, почему и откуда берется
субъект, способный прикончить ближнего (такая аргументация подразумевает,
конечно, и я это сознаю, временное наделение Градуса статусом человека), --
разве что он защищает жизнь