лстуке, но в
картузе, а Марфа - сорокалетняя, румяная, но начинавшая уже седеть девушка
- в чепчике, в ситцевом платье и в скрипучих козловых башмаках. Бабушка
весьма часто к ним оборачивалась и с ними заговаривала. Де-Грие и генерал
немного отстали и говорили о чем-то с величайшим жаром. Генерал был очень
уныл; Де-Грие говорил с видом решительным. Может быть, он генерала ободрял;
очевидно, что-то советовал. Но бабушка уже произнесла давеча роковую фразу:
"Денег я тебе не дам". Может быть, для Де-Грие это известие казалось
невероятным, но генерал знал свою тетушку. Я заметил, что Де-Грие и m-lle
Blanche продолжали перемигиваться. Князя и немца-путешественника я
разглядел в самом конце аллеи: они отстали и куда-то ушли от нас.
В воксал мы прибыли с триумфом. В швейцаре и в лакеях обнаружилась та
же почтительность, как и в прислуге отеля. Смотрели они, однако, с
любопытством. Бабушка сначала велела обнести себя по всем залам; иное
похвалила, к другому осталась совершенно равнодушна; обо всем
расспрашивала. Наконец дошли и до игорных зал. Лакей, стоявший у запертых
дверей часовым, как бы пораженный, вдруг отворил двери настежь.
Появление бабушки у рулетки произвело глубокое впечатление на публику.
За игорными рулеточными столами и на другом конце залы, где помещался стол
с trente et quarante, толпилось, может быть, полтораста или двести игроков,
в несколько рядов. Те, которые успевали протесниться к самому столу, по
обыкновению, стояли крепко и не упускали своих мест до тех пор, пока не
проигрывались; ибо так стоять простыми зрителями и даром занимать игорное
место не позволено. Хотя кругом стола и уставлены стулья, но немногие из
игроков садятся, особенно при большом стечении публики, потому что стоя
можно установиться теснее и, следовательно, выгадать место, да и ловчее
ставить. Второй и третий ряды теснились за первыми, ожидая и наблюдая свою
очередь; но в нетерпении просовывали иногда чрез первый ряд руку, чтоб
поставить свои куши. Даже из третьего ряда изловчались таким образом
просовывать ставки; от этого не проходило десяти и даже пяти минут, чтоб на
каком-нибудь конце стола не началась "история" за спорные ставки. Полиция
воксала, впрочем, довольно хороша. Тесноты, конечно, избежать нельзя;
напротив, наплыву публики рады, потому что это выгодно; но восемь круперов,
сидящих кругом стола, смотрят во все глаза за ставками, они же и
рассчитываются, а при возникающих спорах они же их и разрешают. В крайних
же случаях зовут полицию, и дело кончается в минуту. Полицейские помещаются
тут же в зале, в партикулярных платьях, между зрителями, так что их и
узнать нельзя. Они особенно смотрят за воришками и промышленниками, которых
на рулетках особенно много, по необыкновенному удобству промысла. В самом
деле, везде в других местах воровать приходится из карманов и из-под
замков, а это, в случае неудачи, очень хлопотливо оканчивается. Тут же,
просто-запросто, стоит только к рулетке подойти, начать играть и вдруг,
явно и гласно, взять чужой выигрыш и положить в свой карман; если же
затеется спор, то мошенник вслух и громко настаивает, что ставка - его
собственная. Если дело сделано ловко и свидетели колеблются, то вор очень
часто успевает оттягать деньги себе, разумеется если сумма не очень
значительная. В последнем случае она, наверное, бывает замечена круперами
или кем-нибудь из других игроков еще прежде. Но если сумма не так
значительна, то настоящий хозяин даже иногда просто отказ
картузе, а Марфа - сорокалетняя, румяная, но начинавшая уже седеть девушка
- в чепчике, в ситцевом платье и в скрипучих козловых башмаках. Бабушка
весьма часто к ним оборачивалась и с ними заговаривала. Де-Грие и генерал
немного отстали и говорили о чем-то с величайшим жаром. Генерал был очень
уныл; Де-Грие говорил с видом решительным. Может быть, он генерала ободрял;
очевидно, что-то советовал. Но бабушка уже произнесла давеча роковую фразу:
"Денег я тебе не дам". Может быть, для Де-Грие это известие казалось
невероятным, но генерал знал свою тетушку. Я заметил, что Де-Грие и m-lle
Blanche продолжали перемигиваться. Князя и немца-путешественника я
разглядел в самом конце аллеи: они отстали и куда-то ушли от нас.
В воксал мы прибыли с триумфом. В швейцаре и в лакеях обнаружилась та
же почтительность, как и в прислуге отеля. Смотрели они, однако, с
любопытством. Бабушка сначала велела обнести себя по всем залам; иное
похвалила, к другому осталась совершенно равнодушна; обо всем
расспрашивала. Наконец дошли и до игорных зал. Лакей, стоявший у запертых
дверей часовым, как бы пораженный, вдруг отворил двери настежь.
Появление бабушки у рулетки произвело глубокое впечатление на публику.
За игорными рулеточными столами и на другом конце залы, где помещался стол
с trente et quarante, толпилось, может быть, полтораста или двести игроков,
в несколько рядов. Те, которые успевали протесниться к самому столу, по
обыкновению, стояли крепко и не упускали своих мест до тех пор, пока не
проигрывались; ибо так стоять простыми зрителями и даром занимать игорное
место не позволено. Хотя кругом стола и уставлены стулья, но немногие из
игроков садятся, особенно при большом стечении публики, потому что стоя
можно установиться теснее и, следовательно, выгадать место, да и ловчее
ставить. Второй и третий ряды теснились за первыми, ожидая и наблюдая свою
очередь; но в нетерпении просовывали иногда чрез первый ряд руку, чтоб
поставить свои куши. Даже из третьего ряда изловчались таким образом
просовывать ставки; от этого не проходило десяти и даже пяти минут, чтоб на
каком-нибудь конце стола не началась "история" за спорные ставки. Полиция
воксала, впрочем, довольно хороша. Тесноты, конечно, избежать нельзя;
напротив, наплыву публики рады, потому что это выгодно; но восемь круперов,
сидящих кругом стола, смотрят во все глаза за ставками, они же и
рассчитываются, а при возникающих спорах они же их и разрешают. В крайних
же случаях зовут полицию, и дело кончается в минуту. Полицейские помещаются
тут же в зале, в партикулярных платьях, между зрителями, так что их и
узнать нельзя. Они особенно смотрят за воришками и промышленниками, которых
на рулетках особенно много, по необыкновенному удобству промысла. В самом
деле, везде в других местах воровать приходится из карманов и из-под
замков, а это, в случае неудачи, очень хлопотливо оканчивается. Тут же,
просто-запросто, стоит только к рулетке подойти, начать играть и вдруг,
явно и гласно, взять чужой выигрыш и положить в свой карман; если же
затеется спор, то мошенник вслух и громко настаивает, что ставка - его
собственная. Если дело сделано ловко и свидетели колеблются, то вор очень
часто успевает оттягать деньги себе, разумеется если сумма не очень
значительная. В последнем случае она, наверное, бывает замечена круперами
или кем-нибудь из других игроков еще прежде. Но если сумма не так
значительна, то настоящий хозяин даже иногда просто отказ