на французском языке, на котором говорила, впрочем, довольно плохо,
так что я обыкновенно переводил. Ответы обер-кельнера большею частию ей не
нравились и казались неудовлетворительными. Да и она-то спрашивала все как
будто не об деле, а бог знает о чем. Вдруг, например, остановилась пред
картиною - довольно слабой копией с какого-то известного оригинала с
мифологическим сюжетом.
--------
33 - Госпожа генеральша, княгиня Тарасевичева (франц.).
- Чей портрет?
Обер-кельнер объявил, что, вероятно, какой-нибудь графини.
- Как же ты не знаешь? Здесь живешь, а не знаешь. Почему он здесь?
Зачем глаза косые?
На все эти вопросы обер-кельнер удовлетворительно отвечать не мог и
даже потерялся.
- Вот болван-то! - отозвалась бабушка по-русски.
Ее понесли далее. Та же история повторилась с одной саксонской
статуэткой, которую бабушка долго рассматривала и потом велела вынесть,
неизвестно за что. Наконец пристала к обер-кельнеру: что стоили ковры в
спальне и где их ткут? Обер-кельнер обещал справиться.
- Вот ослы-то! - ворчала бабушка и обратила все свое внимание на
кровать.
- Эдакий пышный балдахин! Разверните его.
Постель развернули.
- Еще, еще, все разверните. Снимите подушки, наволочки, подымите
перину.
Все перевернули. Бабушка осмотрела внимательно.
- Хорошо, что у них клопов нет. Все белье долой! Постлать мое белье и
мои подушки. Однако все это слишком пышно, куда мне, старухе, такую
квартиру: одной скучно. Алексей Иванович, ты бывай ко мне чаще, когда детей
перестанешь учить.
- Я со вчерашнего дня не служу более у генерала, - ответил я, - и живу
в отеле совершенно сам по себе.
- Это почему так?
- На днях приехал сюда один знатный немецкий барон с баронессой,
супругой, из Берлина. Я вчера, на гулянье, заговорил с ним по-немецки, не
придерживаясь берлинского произношения.
- Ну, так что же?
- Он счел это дерзостью и пожаловался генералу, а генерал вчера же
уволил меня в отставку.
- Да что ж ты обругал, что ли, его, барона-то? (Хоть бы и обругал, так
ничего!)
- О нет. Напротив, барон на меня палку поднял.
- И ты, слюняй, позволил так обращаться с своим учителем, - обратилась
она вдруг к генералу, - да еще его с места прогнал! Колпаки вы, - все
колпаки, как я вижу.
- Не беспокойтесь, тетушка, - отвечал генерал с некоторым
высокомерно-фамильярным оттенком, - я сам умею вести мои дела. К тому же
Алексей Иванович не совсем вам верно передал.
- А ты так и снес? - обратилась она ко мне.
- Я хотел было на дуэль вызвать барона, - отвечал я как можно скромнее
и спокойнее, - да генерал воспротивился.
- Это зачем ты воспротивился? - опять обратилась бабушка к генералу.
(А ты, батюшка, ступай, придешь, когда позовут, - обратилась она тоже и к
обер-кельнеру, - нечего разиня-то рот стоять. Терпеть не могу эту харю
нюрнбергскую!) - Тот откланялся и вышел, конечно, не поняв комплимента
бабушки.
- Помилуйте, тетушка, разве дуэли возможны? - отвечал с усмешкой
генерал.
- А почему невозможны? Мужчины все петухи; вот бы и дрались. Колпаки
вы все, как я вижу, не умеете отечества своего поддержать. Ну, подымите!
Потапыч, распорядись, чтоб всегда были готовы два носильщика, найми и
уговорись. Больше двух не надо. Носить приходится только по лестницам, а по
гладкому, по улице - катить, так и расскажи; да заплати еще им вперед,
так что я обыкновенно переводил. Ответы обер-кельнера большею частию ей не
нравились и казались неудовлетворительными. Да и она-то спрашивала все как
будто не об деле, а бог знает о чем. Вдруг, например, остановилась пред
картиною - довольно слабой копией с какого-то известного оригинала с
мифологическим сюжетом.
--------
33 - Госпожа генеральша, княгиня Тарасевичева (франц.).
- Чей портрет?
Обер-кельнер объявил, что, вероятно, какой-нибудь графини.
- Как же ты не знаешь? Здесь живешь, а не знаешь. Почему он здесь?
Зачем глаза косые?
На все эти вопросы обер-кельнер удовлетворительно отвечать не мог и
даже потерялся.
- Вот болван-то! - отозвалась бабушка по-русски.
Ее понесли далее. Та же история повторилась с одной саксонской
статуэткой, которую бабушка долго рассматривала и потом велела вынесть,
неизвестно за что. Наконец пристала к обер-кельнеру: что стоили ковры в
спальне и где их ткут? Обер-кельнер обещал справиться.
- Вот ослы-то! - ворчала бабушка и обратила все свое внимание на
кровать.
- Эдакий пышный балдахин! Разверните его.
Постель развернули.
- Еще, еще, все разверните. Снимите подушки, наволочки, подымите
перину.
Все перевернули. Бабушка осмотрела внимательно.
- Хорошо, что у них клопов нет. Все белье долой! Постлать мое белье и
мои подушки. Однако все это слишком пышно, куда мне, старухе, такую
квартиру: одной скучно. Алексей Иванович, ты бывай ко мне чаще, когда детей
перестанешь учить.
- Я со вчерашнего дня не служу более у генерала, - ответил я, - и живу
в отеле совершенно сам по себе.
- Это почему так?
- На днях приехал сюда один знатный немецкий барон с баронессой,
супругой, из Берлина. Я вчера, на гулянье, заговорил с ним по-немецки, не
придерживаясь берлинского произношения.
- Ну, так что же?
- Он счел это дерзостью и пожаловался генералу, а генерал вчера же
уволил меня в отставку.
- Да что ж ты обругал, что ли, его, барона-то? (Хоть бы и обругал, так
ничего!)
- О нет. Напротив, барон на меня палку поднял.
- И ты, слюняй, позволил так обращаться с своим учителем, - обратилась
она вдруг к генералу, - да еще его с места прогнал! Колпаки вы, - все
колпаки, как я вижу.
- Не беспокойтесь, тетушка, - отвечал генерал с некоторым
высокомерно-фамильярным оттенком, - я сам умею вести мои дела. К тому же
Алексей Иванович не совсем вам верно передал.
- А ты так и снес? - обратилась она ко мне.
- Я хотел было на дуэль вызвать барона, - отвечал я как можно скромнее
и спокойнее, - да генерал воспротивился.
- Это зачем ты воспротивился? - опять обратилась бабушка к генералу.
(А ты, батюшка, ступай, придешь, когда позовут, - обратилась она тоже и к
обер-кельнеру, - нечего разиня-то рот стоять. Терпеть не могу эту харю
нюрнбергскую!) - Тот откланялся и вышел, конечно, не поняв комплимента
бабушки.
- Помилуйте, тетушка, разве дуэли возможны? - отвечал с усмешкой
генерал.
- А почему невозможны? Мужчины все петухи; вот бы и дрались. Колпаки
вы все, как я вижу, не умеете отечества своего поддержать. Ну, подымите!
Потапыч, распорядись, чтоб всегда были готовы два носильщика, найми и
уговорись. Больше двух не надо. Носить приходится только по лестницам, а по
гладкому, по улице - катить, так и расскажи; да заплати еще им вперед,