zation Works" . - Говорил, на самом деле все не так уж и плохо.
- Да? - сказала я. - Ну вот и славно, а то я уже волноваться начинала. Слушай, давно
хотела спросить. Все эти деятели, Вулфенсон из Мирового банка, Волфовитц из Департамента
обороны - они что, тоже?
- Волки, как и люди, разные бывают, - сказал Михалыч. - Только теперь они нам не в
уровень. Совсем другие возможности у отдела. Нагваль Ринпоче в мире один.
- Кто?
- Это мы так товарища генерал-полковника называем.
- Как он, кстати? - не выдержала я.
- Хорошо.
- Чем занят?
- Дел невпроворот. А после работы сидит в архиве. Изучает опыт,
- Чей опыт?
- Товарища Шарикова.
- А, этого. Который зав подотделом очистки...
- Не знаешь, так лучше не говори, - сказал Михалыч строго. - Много про него вранья
ходит, клеветы, сплетен. А правды никто не знает. Когда товарищ генерал-полковник первый
раз в новой форме на работу вышел, старейшие сотрудники всплакнули даже. Они такого с
пятьдесят девятого года не видели. С тех пор как товарищ Шариков погиб. Это потом все
посыпалось. А держалось на нем.
- А как он погиб?
- Да в космос захотел первым полететь. И полетел, как только кабину такую сделали,
чтоб собака влезть могла. Разве ж такого удержишь... Риск огромный - на первых полетах
каждый второй запуск бился. А он все равно решил. Вот и...
- Идиот, - сказала я. - Тщеславное ничтожество.
- Тщеславие тут вообще ни при чем. Товарищ Шариков зачем в космос полетел? Он
хотел пустоте наступить раньше, чем она ему наступит. Но не успел. Трех угловых секунд не
хватило...
- Александр знает про Шарикова? - спросила я.
- Теперь да. Я ж говорю, сутками в архиве сидит.
- И что он сказал?
- Товарищ генерал-полковник сказал так: даже у титанов есть свои границы.
- Понятно. А ко мне какие вопросы у титанов?
- Да, в общем, никаких. Велено тебе кое-что передать на словах.
- Передавай.
- Ты вроде как предъяву кидаешь, что ты сверхоборотень...
- Ну и что?
- А то. Страна у нас такая, что все понимать должны, под кем ходят. И люди, и
оборотни.
- А чем я мешаю?
- Ты не мешаешь. Но сверхоборотень может быть только один. Иначе какой он
сверхоборотень?
- Такое убогое понимание слова "сверхоборотень", - сказала я, - отдает тюремным
ницшеанством. Я...
- Слушай, - поднял ладонь Михалыч, - меня же не тереть послали. А объявить.
- Понимаю, - вздохнула я. - И что мне теперь делать? Валить отсюда?
- Почему валить? Просто отфильтровывать. Помнить, кто здесь сверхоборотень. И
никогда на этом базаре не спотыкаться. Чтобы путаницы в головах не было... Ясно?
- Я бы тут поспорила, - сказала я, - насчет того, у кого в голове путаница. Сначала...
- А вот спорить мы не будем, - снова перебил Михалыч. - Как говорит Нагваль
Ринпоче, встретишь Будду - убивать не надо, но не дай себя развести.
- Ну что ж, не будем спорить так не будем. У тебя все?
- Нет, еще один вопрос. Личный.
- Какой?
- Выходи за меня замуж.
Это было неожиданно/Я поняла, что он не шутит, и окинула его внимательным взглядом.
Передо мной сидел мужик на шестом десятке, еще крепкий, собравшийся для последнего
жизненного рывка, но так и не понявший пока (к счастью для себя), куда он, этот рывок. Я
таких много похоронила. Они всегда видят во мне свой последний шанс. Взрослые мужчины, а
не понимают, что
- Да? - сказала я. - Ну вот и славно, а то я уже волноваться начинала. Слушай, давно
хотела спросить. Все эти деятели, Вулфенсон из Мирового банка, Волфовитц из Департамента
обороны - они что, тоже?
- Волки, как и люди, разные бывают, - сказал Михалыч. - Только теперь они нам не в
уровень. Совсем другие возможности у отдела. Нагваль Ринпоче в мире один.
- Кто?
- Это мы так товарища генерал-полковника называем.
- Как он, кстати? - не выдержала я.
- Хорошо.
- Чем занят?
- Дел невпроворот. А после работы сидит в архиве. Изучает опыт,
- Чей опыт?
- Товарища Шарикова.
- А, этого. Который зав подотделом очистки...
- Не знаешь, так лучше не говори, - сказал Михалыч строго. - Много про него вранья
ходит, клеветы, сплетен. А правды никто не знает. Когда товарищ генерал-полковник первый
раз в новой форме на работу вышел, старейшие сотрудники всплакнули даже. Они такого с
пятьдесят девятого года не видели. С тех пор как товарищ Шариков погиб. Это потом все
посыпалось. А держалось на нем.
- А как он погиб?
- Да в космос захотел первым полететь. И полетел, как только кабину такую сделали,
чтоб собака влезть могла. Разве ж такого удержишь... Риск огромный - на первых полетах
каждый второй запуск бился. А он все равно решил. Вот и...
- Идиот, - сказала я. - Тщеславное ничтожество.
- Тщеславие тут вообще ни при чем. Товарищ Шариков зачем в космос полетел? Он
хотел пустоте наступить раньше, чем она ему наступит. Но не успел. Трех угловых секунд не
хватило...
- Александр знает про Шарикова? - спросила я.
- Теперь да. Я ж говорю, сутками в архиве сидит.
- И что он сказал?
- Товарищ генерал-полковник сказал так: даже у титанов есть свои границы.
- Понятно. А ко мне какие вопросы у титанов?
- Да, в общем, никаких. Велено тебе кое-что передать на словах.
- Передавай.
- Ты вроде как предъяву кидаешь, что ты сверхоборотень...
- Ну и что?
- А то. Страна у нас такая, что все понимать должны, под кем ходят. И люди, и
оборотни.
- А чем я мешаю?
- Ты не мешаешь. Но сверхоборотень может быть только один. Иначе какой он
сверхоборотень?
- Такое убогое понимание слова "сверхоборотень", - сказала я, - отдает тюремным
ницшеанством. Я...
- Слушай, - поднял ладонь Михалыч, - меня же не тереть послали. А объявить.
- Понимаю, - вздохнула я. - И что мне теперь делать? Валить отсюда?
- Почему валить? Просто отфильтровывать. Помнить, кто здесь сверхоборотень. И
никогда на этом базаре не спотыкаться. Чтобы путаницы в головах не было... Ясно?
- Я бы тут поспорила, - сказала я, - насчет того, у кого в голове путаница. Сначала...
- А вот спорить мы не будем, - снова перебил Михалыч. - Как говорит Нагваль
Ринпоче, встретишь Будду - убивать не надо, но не дай себя развести.
- Ну что ж, не будем спорить так не будем. У тебя все?
- Нет, еще один вопрос. Личный.
- Какой?
- Выходи за меня замуж.
Это было неожиданно/Я поняла, что он не шутит, и окинула его внимательным взглядом.
Передо мной сидел мужик на шестом десятке, еще крепкий, собравшийся для последнего
жизненного рывка, но так и не понявший пока (к счастью для себя), куда он, этот рывок. Я
таких много похоронила. Они всегда видят во мне свой последний шанс. Взрослые мужчины, а
не понимают, что