квы с тем, чтобы
тотчас же взбунтоваться, - вот пока что нам известно о целях твоего
прибытия. О том, что приехал с тем, чтоб нас удивить чем-то, - об этом я,
разумеется, не упоминаю. Затем, ты весь месяц у нас и на нас фыркаешь, -
между тем ты человек, очевидно, умный и в этом качестве мог бы предоставить
такое фырканье тем, которым нечем уж больше отмстить людям за свое
ничтожество. Ты всегда закрываешься, тогда как честный вид твой и красные
щеки прямо свидетельствуют, что ты мог бы смотреть всем в глаза с полною
невинностью. Он - ипохондрик, Татьяна Павловна; не понимаю, с чего они все
теперь ипохондрики?
- Если вы не знали, где я даже рос, - как же вам знать, с чего человек
ипохондрик?
- Вот она разгадка: ты обиделся, что я мог забыть, где ты рос!
- Совсем нет, не приписывайте мне глупостей. Мама, Андрей Петрович
сейчас похвалил меня за то, что я засмеялся; давайте же смеяться - что так
сидеть! Хотите, я вам про себя анекдоты стану рассказывать? Тем более что
Андрей Петрович совсем ничего не знает из моих приключений.
У меня накипело. Я знал, что более мы уж никогда не будем сидеть, как
теперь, вместе и что, выйдя из этого дома, я уж не войду в него никогда, - а
потому, накануне всего этого, и не мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой
финал.
- Это, конечно, премило, если только в самом деле будет смешно, -
заметил он, проницательно в меня вглядываясь, - ты немного огрубел, мой
друг, там, где ты рос, а впрочем, все-таки ты довольно еще приличен. Он
очень мил сегодня, Татьяна Павловна, и вы прекрасно сделали, что развязали
наконец этот кулек.
Но Татьяна Павловна хмурилась; она даже не обернулась на его слова и
продолжала развязывать кулек и на поданные тарелки раскладывать гостинцы.
Мать тоже сидела в совершенном недоумении, конечно понимая и предчувствуя,
что у нас выходит неладно. Сестра еще раз меня тронула за локоть.
III.
- Я просто вам всем хочу рассказать, - начал я с самым развязнейшим
видом, - о том, как один отец в первый раз встретился с своим милым сыном;
это именно случилось "там, где ты рос"...
- Друг мой, а это будет... не скучно? Ты знаешь: tous les genres...
- Не хмурьтесь, Андрей Петрович, я вовсе не с тем, что вы думаете. Я
именно хочу, чтоб все смеялись.
- Да услышит же тебя бог, мой милый. Я знаю, что ты всех нас любишь
и... не захочешь расстроить наш вечер, - промямлил он как-то выделанно,
небрежно.
- Вы, конечно, и тут угадали по лицу, что я вас люблю?
- Да, отчасти и по лицу.
- Ну, а я так по лицу Татьяны Павловны давно угадал, что она в меня
влюблена. Не смотрите так зверски на меня, Татьяна Павловна, лучше смеяться!
Лучше смеяться!
Она вдруг быстро ко мне повернулась и пронзительно с полминуты в меня
всматривалась.
- Смотри ты! - погрозила она мне пальцем, но так серьезно, что это
вовсе не могло уже относиться к моей глупой шутке, а было предостережением в
чем-то другом: "Не вздумал ли уж начинать?"
- Андрей Петрович, так неужели вы не помните, как мы с вами
встретились, в первый раз в жизни?
- Ей-богу, забыл, мой друг, и от души виноват. Я помню лишь, что это
было как-то очень давно и происходило где-то...
- Мама, а не помните ли вы, как вы были в деревне, где я рос, кажется,
до шести- или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли
тотчас же взбунтоваться, - вот пока что нам известно о целях твоего
прибытия. О том, что приехал с тем, чтоб нас удивить чем-то, - об этом я,
разумеется, не упоминаю. Затем, ты весь месяц у нас и на нас фыркаешь, -
между тем ты человек, очевидно, умный и в этом качестве мог бы предоставить
такое фырканье тем, которым нечем уж больше отмстить людям за свое
ничтожество. Ты всегда закрываешься, тогда как честный вид твой и красные
щеки прямо свидетельствуют, что ты мог бы смотреть всем в глаза с полною
невинностью. Он - ипохондрик, Татьяна Павловна; не понимаю, с чего они все
теперь ипохондрики?
- Если вы не знали, где я даже рос, - как же вам знать, с чего человек
ипохондрик?
- Вот она разгадка: ты обиделся, что я мог забыть, где ты рос!
- Совсем нет, не приписывайте мне глупостей. Мама, Андрей Петрович
сейчас похвалил меня за то, что я засмеялся; давайте же смеяться - что так
сидеть! Хотите, я вам про себя анекдоты стану рассказывать? Тем более что
Андрей Петрович совсем ничего не знает из моих приключений.
У меня накипело. Я знал, что более мы уж никогда не будем сидеть, как
теперь, вместе и что, выйдя из этого дома, я уж не войду в него никогда, - а
потому, накануне всего этого, и не мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой
финал.
- Это, конечно, премило, если только в самом деле будет смешно, -
заметил он, проницательно в меня вглядываясь, - ты немного огрубел, мой
друг, там, где ты рос, а впрочем, все-таки ты довольно еще приличен. Он
очень мил сегодня, Татьяна Павловна, и вы прекрасно сделали, что развязали
наконец этот кулек.
Но Татьяна Павловна хмурилась; она даже не обернулась на его слова и
продолжала развязывать кулек и на поданные тарелки раскладывать гостинцы.
Мать тоже сидела в совершенном недоумении, конечно понимая и предчувствуя,
что у нас выходит неладно. Сестра еще раз меня тронула за локоть.
III.
- Я просто вам всем хочу рассказать, - начал я с самым развязнейшим
видом, - о том, как один отец в первый раз встретился с своим милым сыном;
это именно случилось "там, где ты рос"...
- Друг мой, а это будет... не скучно? Ты знаешь: tous les genres...
- Не хмурьтесь, Андрей Петрович, я вовсе не с тем, что вы думаете. Я
именно хочу, чтоб все смеялись.
- Да услышит же тебя бог, мой милый. Я знаю, что ты всех нас любишь
и... не захочешь расстроить наш вечер, - промямлил он как-то выделанно,
небрежно.
- Вы, конечно, и тут угадали по лицу, что я вас люблю?
- Да, отчасти и по лицу.
- Ну, а я так по лицу Татьяны Павловны давно угадал, что она в меня
влюблена. Не смотрите так зверски на меня, Татьяна Павловна, лучше смеяться!
Лучше смеяться!
Она вдруг быстро ко мне повернулась и пронзительно с полминуты в меня
всматривалась.
- Смотри ты! - погрозила она мне пальцем, но так серьезно, что это
вовсе не могло уже относиться к моей глупой шутке, а было предостережением в
чем-то другом: "Не вздумал ли уж начинать?"
- Андрей Петрович, так неужели вы не помните, как мы с вами
встретились, в первый раз в жизни?
- Ей-богу, забыл, мой друг, и от души виноват. Я помню лишь, что это
было как-то очень давно и происходило где-то...
- Мама, а не помните ли вы, как вы были в деревне, где я рос, кажется,
до шести- или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли