етил, и
мне тотчас же позволили уйти. Я вышел молча, и во взглядах их с
удовольствием прочел даже некоторое удивление к человеку, умевшему даже в
таком положении не потерять своего достоинства. Если б я не заметил этого,
то я бы не записал. У выхода ждала меня Татьяна Павловна. В двух словах
объясню, почему это так легко мне тогда сошло с рук.
Рано утром, еще, может быть, в восемь часов, Татьяна Павловна прилетела
в мою квартиру, то есть к Петру Ипполитовичу, все еще надеясь застать там
князя, и вдруг узнала о всех вчерашних ужасах, а главное, о том, что я был
арестован. Мигом бросилась она к Катерине Николаевне (которая еще вчера,
возвратясь из театра, свиделась с привезенным к ней отцом ее), разбудила ее,
напугала и потребовала, чтоб меня немедленно освободили. С запиской от нее
она тотчас же полетела к Бьорингу и немедленно вытребовала от него другую
записку, к "кому следует", с убедительнейшею просьбою самого Бьоринга
немедленно освободить меня, "арестованного по недоразумению". С этой
запиской она и прибыла в участок, и просьба его была уважена.
III.
Затем продолжаю о главном.
Татьяна Павловна, подхватив меня, посадила на извозчика и привезла к
себе, немедленно приказала самовар и сама отмыла и отчистила меня у себя в
кухне. В кухне же громко сказала мне, что в половине двенадцатого к ней
будет сама Катерина Николаевна - как еще давеча они условились обе - для
свидания со мной. Вот тут-то и услышала Марья. Через несколько минут она
подала самовар, а еще через две минуты, когда Татьяна Павловна вдруг ее
кликнула, она не отозвалась: оказалось, что она зачем-то вышла. Это я прошу
очень заметить читателя; было же тогда, я полагаю, без четверти десять
часов. Хоть Татьяна Павловна и рассердилась на ее исчезновение без спросу,
но подумала лишь, что она вышла в лавочку, и тут же пока забыла об этом. Да
и не до того нам было; мы говорили без умолку, потому что было о чем, так
что я, например, на исчезновение Марьи совсем почти и не обратил внимания;
прошу читателя и это запомнить.
Само собою, я был как в чаду; я излагал свои чувства, а главное - мы
ждали Катерину Николаевну, и мысль, что через час я с нею наконец встречусь,
и еще в такое решительное мгновение в моей жизни, приводила меня в трепет и
дрожь. Наконец, когда я выпил две чашки, Татьяна Павловна вдруг встала,
взяла со стола ножницы и сказала:
- Подавай карман, надо вынуть письмо - не при ней же взрезывать!
- Да! - воскликнул я и расстегнул сюртук.
- Что это у тебя тут напутано? Кто зашивал?
- Сам, сам, Татьяна Павловна.
- Ну и видно, что сам. Ну, вот оно... Письмо вынули; старый пакет был
тот же самый, а в нем торчала пустая бумажка.
- Это - что ж?.. - воскликнула Татьяна Павловна, перевертывая ее. - Что
с тобой?
Но я стоял уже без языка, бледный... и вдруг в бессилии опустился на
стул; право, со мной чуть не случился обморок.
- Да что тут еще! - завопила Татьяна Павловна. - Где ж твоя записка?
- Ламберт! - вскочил я вдруг, догадавшись и ударив себя по лбу.
Торопясь и задыхаясь, я ей все объяснил - и ночь у Ламберта, и наш
тогдашний заговор; впрочем, я ей еще вчера признался об этом заговоре.
- Украли! Украли! - кричал я, топоча по полу и схватив себя за волосы.
- Беда! - решила вдруг Татьяна Павловна, поняв, в чем дело. - Который
час?
мне тотчас же позволили уйти. Я вышел молча, и во взглядах их с
удовольствием прочел даже некоторое удивление к человеку, умевшему даже в
таком положении не потерять своего достоинства. Если б я не заметил этого,
то я бы не записал. У выхода ждала меня Татьяна Павловна. В двух словах
объясню, почему это так легко мне тогда сошло с рук.
Рано утром, еще, может быть, в восемь часов, Татьяна Павловна прилетела
в мою квартиру, то есть к Петру Ипполитовичу, все еще надеясь застать там
князя, и вдруг узнала о всех вчерашних ужасах, а главное, о том, что я был
арестован. Мигом бросилась она к Катерине Николаевне (которая еще вчера,
возвратясь из театра, свиделась с привезенным к ней отцом ее), разбудила ее,
напугала и потребовала, чтоб меня немедленно освободили. С запиской от нее
она тотчас же полетела к Бьорингу и немедленно вытребовала от него другую
записку, к "кому следует", с убедительнейшею просьбою самого Бьоринга
немедленно освободить меня, "арестованного по недоразумению". С этой
запиской она и прибыла в участок, и просьба его была уважена.
III.
Затем продолжаю о главном.
Татьяна Павловна, подхватив меня, посадила на извозчика и привезла к
себе, немедленно приказала самовар и сама отмыла и отчистила меня у себя в
кухне. В кухне же громко сказала мне, что в половине двенадцатого к ней
будет сама Катерина Николаевна - как еще давеча они условились обе - для
свидания со мной. Вот тут-то и услышала Марья. Через несколько минут она
подала самовар, а еще через две минуты, когда Татьяна Павловна вдруг ее
кликнула, она не отозвалась: оказалось, что она зачем-то вышла. Это я прошу
очень заметить читателя; было же тогда, я полагаю, без четверти десять
часов. Хоть Татьяна Павловна и рассердилась на ее исчезновение без спросу,
но подумала лишь, что она вышла в лавочку, и тут же пока забыла об этом. Да
и не до того нам было; мы говорили без умолку, потому что было о чем, так
что я, например, на исчезновение Марьи совсем почти и не обратил внимания;
прошу читателя и это запомнить.
Само собою, я был как в чаду; я излагал свои чувства, а главное - мы
ждали Катерину Николаевну, и мысль, что через час я с нею наконец встречусь,
и еще в такое решительное мгновение в моей жизни, приводила меня в трепет и
дрожь. Наконец, когда я выпил две чашки, Татьяна Павловна вдруг встала,
взяла со стола ножницы и сказала:
- Подавай карман, надо вынуть письмо - не при ней же взрезывать!
- Да! - воскликнул я и расстегнул сюртук.
- Что это у тебя тут напутано? Кто зашивал?
- Сам, сам, Татьяна Павловна.
- Ну и видно, что сам. Ну, вот оно... Письмо вынули; старый пакет был
тот же самый, а в нем торчала пустая бумажка.
- Это - что ж?.. - воскликнула Татьяна Павловна, перевертывая ее. - Что
с тобой?
Но я стоял уже без языка, бледный... и вдруг в бессилии опустился на
стул; право, со мной чуть не случился обморок.
- Да что тут еще! - завопила Татьяна Павловна. - Где ж твоя записка?
- Ламберт! - вскочил я вдруг, догадавшись и ударив себя по лбу.
Торопясь и задыхаясь, я ей все объяснил - и ночь у Ламберта, и наш
тогдашний заговор; впрочем, я ей еще вчера признался об этом заговоре.
- Украли! Украли! - кричал я, топоча по полу и схватив себя за волосы.
- Беда! - решила вдруг Татьяна Павловна, поняв, в чем дело. - Который
час?